Иван Блюм - ОКО

Я отключил и беломедвежий канал.

— Оставаться тут нельзя, — я заставил себя размышлять, потому что голова отказывалась быстро соображать после побоев и дрянной выпивки, — хотя здесь все почти так же, как и у нас, но отсюда нужно сваливать. Вопрос — как? Я не знаю, как я сюда попал и как я отсюда выберусь. Знаю, что главным звеном в этой цепи является вэб-камера. Но как она работает? Похоже, что не я ею управляю, а она управляет мною. И, может быть, она управляет всем миром. Захочет, перенесет человека в прошлое или в будущее, захочет, вообще погрузит все в кромешную тьму и у человека сразу отпадет потребность во многом. В темноте не будет солнечных ожогов. В темноте не будут ездить машины, и летать самолеты. Не будет телевидения, компьютеров. Нет, все будет, потому что электрическая энергия не исчезнет по воле вэб-камеры. А, может, и исчезнет именно по воле вэб-камеры. А, может, через нее кто-то наблюдает за нами? Именно через эту. Ведь на земле миллионы таких камер и ничего не происходит, а вот с этой камерой происходят какие-то непонятные события. Может, мне встать на колени, помолиться камере и просить, чтобы она вернула меня к себе? Да, я так и сделаю.

Мои размышления прервали громкие голоса в прихожей.

— Убирай, хозяин, двери мы приехали из Твери, — несколько человек добродушно балагурили и говорили чуть ли не стихами. На пороге стояли три белогвардейца в форме с увесистыми свертками в руках. — Ты собираешься нас приглашать или нам входить без приглашения?

— А вы разве спрашиваете разрешение на вход? — спросил я, ожидая, что сейчас они начнут снова бить меня. Похоже, что это у них уже в крови такая манера с общения с гражданами, которых они призваны охранять.

— Ну, ты и остряк, — засмеялись мои гости, — вот за твою остроту и находчивость мы и будем тебя потчевать так, что ты этого никогда не забудешь.

Я сел на стул. Со стула легче падать на пол, когда тебя начинают бить. А эти, похоже, сейчас этим и будут заниматься.

— Мужик, ты чё в натуре? — сказал самый здоровый из пришедших. — Мы тут тебе указ президента принесли и форму белогвардейскую, а ты сидишь и смотришь на нас как баран на новые ворота. Одевай, вот, а мы пока на стол сгоношим.

— А вы кто такие? — неуверенно спросил я.

— Ну, ты Карлуша даешь, — сказал другой с более степенной осанкой, — тебе что, память отшибло? Мы друзья, твои, а тож.

— Не помню я, кто вы, мне действительно память отшибли, — сказал я, потерев больную голову.

— Да, приложили тебя крепенько, а тож, — сказал степенный, — это вот фирменный удар Ваньки Каина. Я их всех по ударам различаю, а тож.

— Ты чё, действительно не помнишь, кто мы такие? — расширив глаза, сказал здоровяк.

— Не помню, — сказал я и сгруппировался в ожидании удара. — У них тоже самое, — пронеслась у меня мысль, — то ли в правоохранительные органы специально набирают отморозков или гены нормальных людей при работе в этих органах сами по себе загибаются в определенную уставом сторону. При этом, чем больше безнаказанность, тем больше изгиб этих генов. Если словам правоохранителя верят больше, чем словам законопослушного человека, то никакая борьба с коррупцией не поможет. Там все более или менее хорошо, где их фонариком высвечивают или в газетах о них прописывают так, что от них даже семьи отворачиваются как от прокаженных. Не любят они гласности.

— Ты смотри сюда, — говорил здоровяк, указывая двумя пальцами как вилкой себе в глаза, — моя кличка Прохарь. Помнишь, откуда она взялась? Я все время путал слова порт и порты, думал, что это все равно, что прохаря. Вот мне и прилепили эту кличку. Вот этот, — он указал на степенного, — Атож, он по любому поводу говорит "а тож". Вот такой мужик, — и он поднял вверх большой палец, сжатой в кулак руки. — Вот тот, который на стол накрывает, — он указал на чернявого белогвардейца, — это Арамис. Помнишь, почему его так назвали? — и, увидев в моих глазах непонимание, стал рассказывать. — У них там гора Арарат есть, ее отдали Турции, а всех кто живет там, так и называют — Ара. А этот приехал в наш город в семинарии учиться, хотел миссионером стать, чтобы дикарей в свою веру обращать, да подрался там с одним попом, вот его и отчислили. Деваться некуда, он и пришел к нам. Сначала его звали Ара-миссионер, а потом сократили — Арамис. Коротко и ясно. Потом ты к нашей компании прибился. Президент указ подписал о зачислении тебя в гвардию белых медведей. Мы тебе и форму принесли. Рядовой, правда, будешь, но все равно каждый наш рядовой по уровню как капитан армейский. Знаешь, как приятно какому-нибудь полковнику армейскому дубинкой по спине врезать и в обезьянник посадить. Они потом из-за этого стреляются, честь, говорят, их задета, а нам с этой честью даже на рынок сходить нельзя. Все понял? Иди, мы тебе водкой погон рядового окропим.

Я встал и пошел к столу.

— Неужели я могу быть в одной компании с этими людьми, — думал я, — что же произошло, что могло так опустить меня? Неужели все люди опустились до белогвардейцев, бурогвардейцев и их осведомителей? Получается, что наука, культура и общество перенацелены на обслуживание вот этих, для которых жизнь и честь человека пустой звук?

— Я не буду с вами пить, — сказал я, зная, что терять мне уже нечего, — ваши друзья только что били меня смертным боем, а сейчас мне сделали одолжение и приняли в свои друзья?

— Правильно, профессор, — раздался сзади грубый голос. Я повернулся и увидел пятерых бурогвардейцев, — С этими подонками пить нельзя. Бурогвардеец на одном километре не сядет рядом с белогвардейцем. Да и тебе приказом первого министра присвоено звание ефрейтора гвардии бурых медведей. Иди сюда, будем твою первую лычку обмывать.

— Это как, — возмутился Атож. — Вот у нас указ президента.

— Засунь его себе, знаешь куда, — сказала бурогвардеец, — у меня тоже указ первого министра.

— Вот и сунь его туда же, — сказал Атож, — а тож, мужики, бей бурую сволочь.

Восемь человек сцепились как бешеные псы. На всех одинаковая форма и одинаковые знаки различия, но у одних на рукаве шеврон с белым медведем, а у других с бурым медведем. Вероятно, точно так же воевали англичане из белой и красной розы. Борьба за власть. Ладно, во Франции кардинал Ришелье хотел покончить с дворянскими вольностями, которые фактически уничтожали дворянское сословие дуэлями и антигосударственными действиями, но мы-то, похоже, не во Франции и не средние века сейчас. 2015-й год, а такое ощущение, что время как-то изогнулось и почувствовало на себе веяние прошлого.

Если считать здоровилу Прохоря за троих, то силы у противоборствующих сторон были равные. С каким удовольствием каждый из них бил по окаянной морде противостоящего ему гвардейца и норовил попасть носком ботинка по причинному месту.