Дмитрий Казаков - Сын зари

Кстати, он же вроде придумал, что это такое… Не забыть бы.

В семь дней искушения поверили сразу и бесповоротно, несмотря на нелепость этой сказки — такой срок прожить без воды практически невозможно, будь ты хоть пять раз пророк, а никакого ручья или озера в желтом свечении не наблюдалось.

— О, мой бог, — прошептал Кирилл, переходя к записям того бреда, который он изрекал, будучи без сознания.

«Капли Света Вечного»… «ангелы, ставшие демонами»… «верьте говорящему»…

И в этот самый момент его прихватило в первый раз — показалось, что не сидит на койке в комнате, а стоит на перекрестке безумного количества дорог, и все они начинаются у него под ногами: серые асфальтовые и бетонные, желтые и коричневые проселки, вовсе неприметные тропки. От неожиданности вздрогнул, и понял, что бежит с автоматом в руках, и оружие вздрагивает, выплевывая пули.

Через мгновение Кирилл обнаружил себя там, где и был: в уютном полумраке, рядом с горящей свечой. Но в сердце появился холодок — неужели опять начались видения будущего?

Но при чем здесь многочисленные дороги? Не может же быть их столько?

Неожиданно вспомнил день, когда забирал жену из роддома. Теплое летнее утро, улыбающаяся Мила, сверток в ее руках, хитрая физиономия санитарки. И он сам, ошалевший…

Обнаружил, что вопит что-то, стоя на трибуне, а впереди, целиком занимая площадь Свободы, плещется огромная толпа, и все слушают его, и он видит искаженные фанатизмом лица, пустые глаза…

Потом они кричат, и крик этот заставляет содрогнуться его существо. «Сын зари! Веди нас!» Поднимаются руки, в которых зажаты вовсе не цветы, а оружие: «Калаши», охотничьи ружья, пистолеты…

— Нет! Нет! — воскликнул Кирилл, пытаясь вырваться из этого «воспоминания». — Этого я не хочу!

Видение поблекло. На смену ему явилось другое.

Он стоит у стены полуразрушенного дома, и напротив — автоматчики в камуфляже. Трое, матерые, тертые жизнью мужики. Они поднимают оружие, целятся, и руки их не дрожат, в глазах решимость, и черные отверстия стволов таят в себе непременную смерть…

Боль стеганула по всему телу. Кирилл понял, что не сидит, а лежит на полу. Записки рассыпались, мышцы скрутило судорогой, по лицу текли слезы, а пальцы рук мелко дрожали.

— На по… — попытался позвать он, зная, что верный Серега услышит, прибежит.

Но не успел довести до конца и второе слово, как его засосал настоящий водоворот из «воспоминаний». Нахлынули события, которых не было в его жизни, которых просто не могло быть!

Он ползет на четвереньках через темный, ночной лес и слышит звуки погони, знает, что не уйдет, стонет от отчаяния…

Он в большом зале, похожем на актовый в родном универе, на сцене, а внизу люди стоят на коленях и повторяют его слова…

Он в маленьком доме, где-то в пригороде Нижнего, собирает со старой яблони мелкие плоды, и ветер гонит жухлые листья…

Он лежит на земле, с ужасом глядя на вонзившийся в грудь нож, и боль клокочет у него в горле, вытекает алой струей…

Кирилл снова выпал в обычный мир, глотка пересохла так, что не выдавить и звука, сердце колотилось. Зато судорога отпустила. Попробовал встать. Получилось. Вытер лицо и трясущейся рукой потянулся к стоявшему на столе графину с водой.

Надо успокоиться, надо, а вот звать на помощь бесполезно.

Неужели снова открылась «форточка в будущее», и он увидел то, чему еще только предстоит быть? Но как совместить настолько разные вещи: безумный триумф, бегство, его собственное убийство?

Или — тут Кирилл похолодел, рука со стаканом замерла у рта — ему показали разные варианты будущего? И отсюда привидевшиеся ему дороги, что ведут в противоположных направлениях?

— Нет, нет, — прошептал он. — Я не хочу.

Только безумец возжелает, чтобы его зарезали ножом, падкий до власти ублюдок захочет получить толпу фанатиков, готовых исполнить любой его приказ. Ему же всего лишь надо найти дочь!

Что потом — неважно, только бы отыскать Машеньку!

Откуда взялась эта проклятая способность заглядывать в будущее, ведь раньше ничего подобного у Кирилла не было? Или виновато то облако желтого свечения, где он очнулся, а до этого проспал неведомо сколько лет?

— Так, стоп, — сказал Кирилл. — Надо успокоиться.

Он выпил воды, уселся на кровать и некоторое время сидел, выжидая, пока сердце перестанет биться так часто. Затем подобрал рассыпавшиеся листки, сложил по порядку, пользуясь тем, что на каждом стоял номер, и попытался найти место, где остановился.

Вот оно. «Верьте говорящему, тому, кто несет слово и открывает занавес…»

Какой занавес? Если бы еще можно было понять, что он тогда нес!

Перед глазами закружилось, из глубин сознания вновь надвинулись образы, нечеткие, но яркие и объемные, со звуками и запахами. Он очутился словно в нескольких 3D-кинозалах одновременно. Внутри забормотали, послышались голоса, и Кирилл поспешно оторвал взгляд от записей.

Как это ни глупо выглядит, но именно они на него так влияют!

Стоит начать читать, погрузиться в «изречения Сына зари», как в голове что-то перемыкает.

— Чудеса на виражах, — сказал Кирилл, когда видение отступило. — Так это для меня что, опасно?

Для пробы перелистнул несколько страниц, заглянул в то место, где была зафиксирована первая беседа. И едва прочел «есть Единое, выше которого нет ничего, тот, кто есть Бог истинный и Отец всего», как вновь накатила дурнота, и очертания комнаты поплыли перед глазами.

Кирилл отложил листки в сторону, и все постепенно пришло в норму.

Все-таки это мистика какая-то — как могут записи, пусть даже его речей, оказывать такое воздействие? Хотя о чем разговор, как вообще можно заглядывать в будущее, видеть то, что еще не произошло?

Вот бы отыскать кого-нибудь, кто так же, как и Кирилл, проснулся внутри области желтого света. Хотя та, в которой он оказался, не очень велика и находится за пределами города, и он мог оказаться ее единственным «жителем», но, если верить чужим словам, есть еще и вторая — где-то за Щелоковским хутором…

«Ладно, хватит экспериментов», — подумал Кирилл. Поднялся и выглянул из комнаты. Как и ожидал, неподалеку обнаружился Серега.

Кирилл торжественно вручил ему пачку исписанных бумажек.

— Спокойной ночи, — сказал бывший десантник, проверив, все ли листы на месте.

— И тебе того же, — ответил Кирилл, поморщившись — такая недоверчивость покоробила, хотя могла объясняться простой аккуратностью, желанием, чтобы ни одно изречение посланника не пропало.

Вернувшись в комнату, Кирилл лег и потушил свечку.

Проснулся он от громкого крика. Сначала не понял, где кричат, показалось, что внутри дома. Сел на кровати. Завопили еще раз, и уже точно — снаружи, за забором. Глухо хлопнул выстрел.