Сурен Цормудян - Волчья стая

— Это ложный путь. Это соблазн искушениями лукавого, — проговорил Серафим, стараясь выглядеть невозмутимым. — Мы должны достойно пронести свой жизненный крест и не соблазниться злом.

— А смысл? — вопросил юный отрок.

Серафим покосился на чан с рассолом, в котором покоились розги. Он никогда их не применял. Но само их наличие помогало поддерживать дисциплину среди учеников. А может, пора всыпать?

— Каков смысл? Чтобы заслужить царствие небесное — понял ты, сын мой заблудший?

— А в этом мире нам, значит, надлежит быть терпилами? — повысил голос юноша.

— А ну встань, поганец! — не выдержал Серафим.

Возмутитель спокойствия поднялся. Не вскочил, а именно поднялся, взирая на учителя без испуга, но с вызовом.

— Как твоя фамилия, заср… заблудший сын мой?

— Крест, — лаконично ответил юнец.

Серафим сжал кулаки.

— Да ты издеваешься надо мной, поганец?

— Никак нет. Моя фамилия Крест.

— Почему ты ставишь под сомнение учение Господа нашего?

— Моя семья пришла издалека. Наше поселение жило мирно. Растило хлеб и скот. Благодарило Бога за пищу и свободу, за неиссякаемый источник целебной воды. Эта вода была настолько хороша, что пришли к нам гонцы, нанятые ближайшим Оазисом. Они просили нас делиться этой водой, а взамен обещали диковинные яства, которые готовили у себя. И наши старейшины согласились. Вода эта не иссякала, нашему поселению ее хватало — почему бы не поделиться? Это по-божески. Да и чудные сласти не помешали бы к столу. И пошли караваны, и дали они нам свои угощения. И пробрала людей хворь. И многие из наших умерли, а потом пришли вооруженные наемники и добили тех, кто выжил, но ослаб или не успел бежать из своего дома, со своей земли. Это так нам надо заслужить царствие небесное? Дать потравить себя, как клопов?

— Я разве это сказал?

— Тогда как? Если мы не будем сильны так же, как они, нам не видать пощады. Но если мы станем сильны, то сможем отплатить…

— Я не говорю, что мы не должны защищать себя. А вы, казаки, тем более обязаны понимать святость обязанности защищать родной дом, родную землю, свой род и ближних.

— Но как мы будем защищаться от тех, кто многократно превосходит нас оружием и коварством да хитростью лишает нас крова и жизни? На Бога уповать? Так на тех, кто разорил наш дом, его гнев не обрушился. Мы должны быть такими же, как они. Они приходят и берут силой то, что надо им? Так не пойти ли и нам забрать то, что может нам пригодиться? Их машины. Их оружие. Их самолеты.

— Да ты… Потому и погиб прошлый мир, погрузившись в страшную смуту, что все были сильные и желали одного и того же. Владеть большим, чем у других, и тем, что у других!

— А сейчас что?

— Не сметь спорить со мной!

— Тогда как добиться правды?

Серафим вдруг осознал, что молчит. И безмолвствует он оттого, что не находит вразумительных доводов. А еще он понял, что видит в этом юнце себя самого, в далекие юные годы. Одержимого обостренным чувством мести и справедливости максималиста, у которого с тех пор сохранилась не только надпись на кулаке, но и с дюжину шрамов от острых ножей на левом боку. Сквозная пулевая рана в плече, вспоротая осколком мины правая нога и масса воспоминаний о деяниях, за которые он уже долгие годы просил прощения у Всевышнего.

Да, похоже было, что эта юная копия прошлого человека по имени Серафим загнала его в тупик. И это скверно для учителя, оказаться в такой ситуации перед учениками. Надо искать выход. Но, хвала небесам, явился незваный гость, который и свел сию немую сцену на нет.

Массивная дубовая дверь заскрипела древними стальными петлями, отворилась, впустила свет знойного полдня, и в залу вошел человек. Был он невысок ростом, коренаст, с кавказскими чертами, одет в черную пыльную рубаху, черную же кожаную косуху и камуфлированные брюки, заправленные в высокие ботинки. В таком одеянии было жарко, но это свойственно иноверцам, представитель коих посетил обитель Серафима. В обычное время они так и выглядят. Другое дело, когда они заняты «наскоком».

Ученики оглянулись на визитера и с интересом рассматривали его.

— Ассаламалейкем, люди добрые, — произнес Мустафа Засоль, прикладывая правую руку к сердцу.

— Это как же нехристя в храм божий занесло, отчего небеса не разверзлись молниями и куда смотрела охрана?

— Не мели чепуху, Серафим. Иначе сызмальства научишь казачат неадекватно реагировать на людей другой веры. Ты сильно занят?

— Урок у меня, — развел руками монах.

— Дай ребятишкам продохнуть на воздухе да на солнце погреться после твоего сырого монастыря. Мне охранники на улице сказали, что ты их тут уже третий час без перерыва мурыжишь. — Засоль улыбнулся и недвусмысленно встряхнул мешочком с монетами.

— Ох и всыплю я постовому уряднику за басурманина в православном храме, — рассмеялся Серафим.

— Аллах за это не прогневается. Да и почтенный Иисус едва ли против, иначе как бы я тут оказался?

— Ну ладно, полегче. Дети. — Учитель хлопнул в ладоши. — Отдохните пока. Наш гость явился с серьезным разговором.

Старинные каменные ступени вели в темный и мрачный подвал монастыря. Мало кто хаживал здесь. Сейчас по ним шаркали сандалии настоятеля и пыльные ботинки рейтара.

Первым шел Серафим с горящей лампадой в руке.

— В карты автомат проиграл? Ну ты, брат, лошара, — веселился монах.

— Да ладно тебе, — отмахнулся Мустафа. — С кем не бывает.

— С теми, кто не грешит соблазном азартных бесовских игр.

— Все мы грешные, один ты святой.

Они подошли к дубовой двери с закругленным верхом. На ней висел внушительный амбарный замок, изготовленный еще до Великой Смуты. Монах громыхнул висевшей на поясе связкой ключей, нашел нужный. Они проследовали в широкий коридор с новыми дверями по обе стороны. Серафим отворил первую, и оба оказались в просторном помещении с низким потолком, заставленном большими ящиками. То, что висело на стенах, плохо сочеталось с местом хранения — монастырем. Снаряженные лентами пулеметы. Гранатометы разных марок. Бронежилеты. Мечи и сабли. Снайперские винтовки.

— Ну, чего изволишь? — спросил монах, выжидающе глядя на гостя.

— Мне бы уложиться в пятнадцать серебряных монет, нужен калибр пять сорок пять, — ответил Мустафа. — И желательно непользованные.

— Так. — Серафим взглянул на ящики. — Ну, есть «калаши». Советского производства, двенадцать серебряных. Произведенные в Эрэфии стоят одиннадцать. Китайские — по семь. Есть мудреные стволы китайской же разработки, но как раз под этот патрон. Стоят девять. Наши «калаши» с подствольником — по четырнадцать. Есть, кстати, «абакан». Ни разу из него не стреляли. Тоже с гранатометом, но стоит двадцать.