Валерий Алексеев - Похождения нелегала

— На социале сидишь? — поинтересовался он, отсмеявшись.

В смысле: "Получаешь пособие от собеса?"

Причастность к социалу я категорически отверг, чему хозяин не очень-то поверил.

— Ладно, приходи завтра, — сказал он. — Двенадцать марок в час, больше не обещаю.

Когда я рассказал о немецкой овчарке своей подруге, она возмутилась:

— Бывают же мрази! Но ты тоже хорош: почему стерпел? Он хорошо подставился. Ты должен был… как это по-русски? Дем хэттест ду ин ди фрессе шлаген золлен, дамит эр кайнен шайс мер лаберт… А, вспомнила: надо было вмазать ему по ебальнику, чтоб не пиздил. И потребовать через суд компенсации за моральный ущерб.

93

Так я влился в ряды черного германского пролетариата.

Кровельщиком меня, разумеется, не назначили: кровельщик у хозяина был. Подмастерьем или там учеником я тоже не стал: в учениках кровельщик не нуждался.

Я стал подавалой, подносчиком, разнорабочим. Делал что скажут и мысленно подсчитывал заработки: восемь часов в день, сорок в неделю, по двенадцать марок — четыреста восемьдесят, почти две тысячи в месяц — ничего, жить можно.

Но работал я недолго, всего три недели.

В один прекрасный день чуть не сорвался со стремянки. Ногу подвернул, щиколотка распухла.

Кровельщик очень мне сочувствовал.

А наутро, когда я приковылял на работу, на моем месте уже трудился другой подавала.

— Хозяин просил передать, что платить за тебя больницам не станет, — так сказал мне кровельщик.

Нисколько не конфузясь, что это он же меня и заложил.

А когда я заикнулся насчет заработанных денег, кровельщик очень удивился:

— Разве это я тебя нанимал?

Погулял я по кварталу, дождался хозяина.

Завидев меня, старик сделался весь красный. Но опять же не от стыда, а от возмущения.

— Какие еще деньги? — заорал он. — Деньги ты от социала получаешь, от германского государства. Вот сейчас полицию вызову! Шварцарбайтер проклятый.

И ушел я несолоно хлебавши.

Подруге своей я не стал об этом рассказывать.

Ее юридические советы мне не вполне подходили.

94

Это был, конечно, положительный опыт: теперь я знал, как в Германии работу искать и чего можно ждать от хозяев.

На следующий день я стал ходить от стройки к стройке и внаглую предлагать свои услуги.

С третьей попытки меня взяли. На сей раз обещали десять марок в час, но зато ежедневно. За ночную работу (стройка была срочная) — пятнадцать марок.

Само собой разумеется, я выбрал ночную работу. И вкалывал через ночь при свете прожекторов.

Впрочем, свет прожекторов — это литературный образ: работа у меня была под крышей, в помещении складского типа. Туда ежедневно подвозили всевозможные строительно-отделочные материалы, которые за ночь нужно было распаковать и разложить по стендам.

На этом складе хозяин держал троих. Я вызвался работать один — за тройную, естественно, плату. Хозяин рассудил, что для шварцарбайтера это слишком жирно, и согласился платить мне по двадцать пять марок в час — после двухнедельного испытательного срока.

Шельмовал, конечно. Мне было известно, что через две недели необходимость в складе вообще отпадет и меня перебросят на другую работу.

Но мне было выгоднее трудиться без свидетелей.

Оставшись один, я дисминуизировал грузы, перемещал их куда надо в пять минут — словом, вкалывал по-стахановски.

Один раз чуть не застукали: явился разнорабочий-африканец и стал требовать какие-то кронштейны.

Кронштейны эти чертовы лежали в ящиках, а ящики, дисминуизированные до размеров спичечного коробка, я уже разложил по стеллажам, но еще не успел увеличить.

К счастью, африканец лопотал на каком-то смешанном англо-немецко-зулусском наречии, и я выпроводил его со склада:

— Не понимаю тебя, брат, извини. Дер шеф золль йеманд андерс шикен. Пусть мастер пришлет кого-нибудь другого.

Среди рабочих были там и курды, и румыны, и турки. Были и русскоговорящие. Все как один шварцарбайтеры — кроме, пожалуй, поляка-крановщика.

С соотечественниками я не общался из осторожности, хотя они меня сразу вычислили:

— Этот, кладовщик-то? Да русак он, такой же, как мы, русак. Только по-немецки говорить наловчился, вот и нос задрал, своих не признаёт.

Насчет немецкого — что правда, то правда: язык лучше всего учить в постели, и наша дружба с Керстин шла на пользу нам обоим.

А у этих мужичков такой возможности не было: своих жен они привезли с собой. Да и университетским образованием ни один из них не мог похвастаться: дай бог четыре класса сельской школы.

Их русская речь была обильно пересыпана всякими "абер" и "дох", но правильно выговаривать жизненно важное слово "арбайтсамт" (биржа труда) ни один из них так и не научился: все дружно говорили на казахский манер "арбайзам".

— Дох, я только что с арбайзаму.

95

Зимней ночью накануне Рождества я трудился на стройке, то есть стоял у забора в уголке для курения, любовался звездным небом и слушал разговоры других курильщиков-русаков: не знаю, как у них, а моя ночная норма была уже выполнена.

Зима в тех краях — понятие скорее астрономическое, чем климатическое. В небесах Орион, на календаре — декабрь, но снега нет и в помине. Так, холодный дождик с порывами ветра. Значит, завтра утром жди гололеда.

Соотечественники мои притерпелись к тому, что я по-русски не говорю, и, не обращая на меня внимания, делились друг с другом своими печалями.

Один купил на привезенные с родины денежки подержанный автомобиль, а соседи донесли, и собес перестал выплачивать пособие: имеешь средства — на них и живи.

Другого агент уговорил застраховать жизнь на грабительских условиях, а расторгнуть договор никак не получается.

Третьему продали за две тысячи марок набор кастрюль, которые якобы не надо мыть, а они через месяц позеленели.

Четвертый съездил к родне в Казахстан, а за это время его вызвали в "арбайзам": ты находишься в распоряжении германского рынка труда, а значит должен быть постоянно досягаем. Не явился в срок — прощай, пособие: отлучаться без уведомления не имеешь права.

Пятый собачку завел, а собачка шустрая оказалась, кинулась под колеса проезжавшей машины. Водитель думал, что собачка застрахована, и предпочел тюкнуться в фонарный столб: иначе хлопот не оберешься. А собачка оказалась незастрахованной, и за ремонт машины суд насчитал двенадцать тысяч.

— Я говорю: абер как я буду выплачивать такую уйму денег, у меня пособие четыреста марок в месяц, три года не пить, не есть, что ли? Дас ист квач, говорю, это ж бессмыслица. А он мне: найн, нихьт квач. В общем, золотая получилась собачка.

96

Слушая эти разговоры, я заметил, что вдоль забора едет зеленый полицейский фургон. За ним второй, третий, целая колонна: двенадцать машин.