Валерий Алексеев - Похождения нелегала

Когда я навис над горсткой драчунов во весь свой исполинский огибахинский рост, они попЎдали на колени и, жалко жестикулируя, стали умолять меня их пощадить.

Ну, разумеется, я их пощадил.

Я возвратил их в нормальное состояние и отпустил восвояси, напутствовав фразой, которая первою пришла мне на ум:

— Дас вирд йедем пассирен дер эс ваагт! Так будет со всеми, кто покусится.

Вы думаете, они образумились? Нет, гельзенкирхенская молодежь не такова.

Отойдя от меня на почтительное расстояние, парни остановились. и тот, что с розой, сказал:

— Вир лассен унс филь цу филь гефаллен.

В смысле: "Мы слишком много им позволяем".

85

Через полгода кочевая железнодорожная жизнь мне совершенно осточертела.

Я уже изъездил Германию вдоль и поперек. В конце концов, страна эта невелика: все ее концы укладываются в пространстве между Вологдой и Кандалакшей.

Заглянуть в соседние державы я не осмеливался. Шенген — он, конечно, Шенген, но пешим ходом границу не пересечешь, а в аэропортах неминучий паспортный контроль.

В поездах на границе — тоже. Как-то, следуя в южном направлении, я позволил себе проспать Мюнхен и очнулся, когда мои попутчики, двое студентов, заспорили, будут ли австрияки проверять паспорта: в прошлый раз не проверяли. Студенты заключили между собою пари аж на целых десять марок. Я не стал дожидаться решения этого захватывающего спора и сошел в Гармиш-Партенкирхене, у самой австрийской границы. "Сошел" — важно сказано: это была позорная ретирада.

Вот если бы у меня имелась машина с германскими номерами, все шенгенские границы стали бы для меня прозрачными.

На автобанах останавливают редко — и только в подозрительных случаях.

Ну, например: ты прибавляешь газу перед самым КПП, твой лимузин битком набит небритыми мордами, а из окошек торчат автоматные стволы и полощут по ветру черные шарфики с черепом и скрещенными костями.

Тут могут задержать не только на границе, но даже посреди картофельного поля.

Но машиной я никак не мог обзавестись: ее же надо ставить на учет, а для этого нужны какие-то документы.

Да и состояние моего бумажника было теперь таково, что мечтания о машине носили всё более умозрительный характер.

Из-за дороговизны железнодорожных билетов я попробовал ночевать в региональных поездах. По нашему в электричках.

Увы, это было очень неудобно.

Во-первых, региональные поезда останавливаются у каждого столба, а во-вторых — по ночам в них ездят подвыпившие, часто большими компаниями, могут и ограбить, и побить.

Даже скорее побить, чем ограбить.

Я стал ездить меньше. Отсыпался не только в поездах, но и в кинотеатрах. Оказалось дешевле и спокойнее.

Кинотеатры здесь полупустые.

Садился я, как в школьные годы, на последний ряд.

Иногда кинопленку крутили для меня одного: дурной бы я был выбирать модные фильмы.

Иными словами, жилье и коммунальные услуги у меня были почти бесплатные. На питание я тоже расходовал очень мало.

Признаюсь честно: я дошел до того, что стал питаться в дисминуизированном виде. Не сильно дисминуизированном, конечно: в полуметровом — так, чтобы можно было без помех кушать, сидя под креслом, хот-дог.

Одной сосиски мне за глаза хватало, чтобы набить утробу на целый день.

Делал я это в середине фильма, когда уже никто не мог сесть поблизости. А насытившись блаженно задремывал.

Боюсь, что от привычки наслаждаться едой в темноте мне теперь будет трудно избавиться.

86

В конце концов я настолько обнищал, что начал присматриваться к банкам. В смысле — к кредитно-финансовым учреждениям.

То есть, ниже опуститься уже невозможно.

Но банки в Германии выглядят такими неприступными, начиная с тяжелых дверей. Наверняка нашпигованы телекамерами, сиренами и прочим добром. Да и сейфы вскрывать мне все равно нечем: в супермаркетах такие инструменты не продают.

Царских домов, как в Москве, здесь нет. Да, имеются кварталы и даже целые городишки, населенные исключительно богатыми людьми. Однако прибыть туда можно только на лимузине: пешеход, рассматривающий особняки, выглядит в таких кварталах крайне подозрительно.

Ну, допустим, заберусь я ночью в виллу какого-нибудь миллионера, и что дальше? Вряд ли он держит свой миллион в доме наличными. Драгоценности — возможно, но их еще надо сбыть: верный путь за решетку.

Обокрасть рядового гражданина еще труднее: он все деньги выдаивает по мере надобности из банкомата с помощью пластиковой карточки. Наличные у него в доме не разбросаны.

Украсть карточку? Толку нет: надо знать тайный номер.

Подсмотреть тайный номер? Подите, попробуйте.

Немец с детства приучен: если человек стоит у банкомата — обойди его стороной, а очереди жди в пяти шагах сзади. Подойдешь поближе (не то что заглянешь через плечо) — он с удивлением обернется:

"Ты что, любезный, совсем уже того?"

87

И вот, когда я дошел до предела безысходности, судьба улыбнулась мне очень славной улыбкой.

Я встретил симпатичную молоденькую немку, и она вызвалась стать моей подругой.

То есть, симпатичных немок вокруг навалом, некоторые даже непрочь были завести со мной дружбу, но, наткнувшись на недостаточность моего немецкого, смущались и отступали.

Керстин не смутилась, скорее наоборот.

Познакомились мы в поезде. Ехали вдвоем в купе на шестерых, поглядывали друг на друга и улыбались.

Я улыбался потому, что уж очень она была чистенькая и миниатюрная: рыжеволосая, голубоглазая, коротко подстриженная, с розовым носиком, розовыми губками и розовыми ушами. В мочке левого уха у Керстин был голубой топаз.

Как позднее оказалось, в пупке — еще один такой же.

Короче, я улыбался потому, что она мне нравилась.

А Керстин — Бог знает почему. Ей виднее.

Впрочем, улыбаются здесь все, кто умеет: только посмотри — в ответ тебе улыбка. А кто не умеет — строит забавную дружелюбную гримаску. Лягушачью либо мартышечью. Чисто механически.

В смысле: привет-привет — и проходи мимо.

Но Керстин улыбалась мне такой целевой, такою адресной улыбкой, что попутчики, заглядывавшие в наше купе, тут же расшаркивались и исчезали.

Наконец она сказала — по-русски, но с прелестным грассирующим "эр":

— Вы из России, наверно?

Еще бы не наверно, если у человека в руках "Комсомольская правда": угадай с трех попыток.

Тем не менее мой утвердительный кивок привел ее в восторг, выражение которого несколько меня смутило:

— Во пруха, ё-моё! — воскликнула она. — Ухэзаться можно!

В первый момент я решил, что у меня начались галлюцинации: так, знаете ли, бывает в фильмах ужасов, когда юная женщина вдруг начинает говорить сатанинским басом, и лицо ее, исказившись, покрывается жутким могильным киселем.