Валерий Алексеев - Похождения нелегала

Меня крепко взяли под локотки и повели в переулок.

По пути аметистовцы исподтишка били меня по почкам, больно лягали и при этом, хохоча, разыгрывали простодушное дружеское веселье:

— Попался, братец! Поедем к бабам, теперь не отвертишься! Ишь, ты какой!

За углом поджидал темнооконный "мерседес".

Игорек уселся рядом с водителем, подручные его, продолжая напоказ веселиться, пригнули мне голову, распахнули передо мною дверцу.

— Руки береги! — смеясь, сказал за моим плечом соотечественник, лица которого я не видел. — Пальцы, говорю, обрубим! Ну, умора!

Тут опять припустил дождь, а точнее — с вершины горы, на которой стоял княжеский замок, сорвало еще один облачный клок.

Я тысячу раз успел пожалеть, что отправился в путешествие без пистолета. Собираясь в Вадуц, я решил, что при возникновении каких-то проблем на границе наличие у меня оружия может лишь осложнить ситуацию. И вот пожалуйста.

Воистину, все фатальные ошибки человек совершает не по причине легкомыслия, напротив: по зрелом, долгом, мучительном размышлении.

Отчаяние охватило меня: неужели навеки в стеклянную банку? Да лучше тогда вовсе не жить.

И, вспомнив спасительный урок Гельзенкирхена, я судорожно схватился рукой за автомобильную дверцу, напрягся — и ухнул в малый мир вместе с земляками и с их "мерседесом".

Впервые я это проделывал не просто на глазах у двух-трех человек, но на виду у целого города.

И что же? А ничего.

Лихтенштейнцы, дети гор, — народ, должно быть, очень хладнокровный и привыкший к чудесам.

Само их сказочное государство почти нереально, его существование — это уже чудо из чудес, в сравнении с которым все остальные чудеса вторичны.

Когда я возвратился в себя, прохожие, прячась под зонтами, шли по тротуару у подошвы княжеской горы, как ни в чем не бывало.

Ну, пропала машина, пропали люди — экое дело!

Только продавец сувенирных наклеек заинтересовался происходящим и раскрыл было в удивлении рот, но тут же отвернулся, привлеченный новым покупателем.

Бизнес прежде всего.

112

Дождавшись, когда моя фигура вообще перестала привлекать чье бы то ни было внимание, я наклонился к тротуарной бровке, вроде высматривая оброненную монету.

Представьте себе, эти кретины удирали!

От меня, от единственного человека, который мог (и хотел, черт побери!) вернуть их к нормальной жизни.

Их крохотный лимузин на полных газах мчался вдоль бурлящего ручейка коричневой дождевой воды, развивая скорость метров десять в минуту.

Им удалось бы выжать и больше, если бы не мокрая горбатая брусчатка мостовой, по которой их машину кидало из стороны в сторону.

Я побежал за ними вслед, словно мальчишка, пускающий кораблики. А они еще поддали газу. Должно быть, Игорек заорал: "Догоняет, нажми!"

Настолько нестерпима была ему мысль, что хозяином положения стал жалкий неплательщик комсомольских взносов.

И тут, как в страшном сне… вовек не забуду этой картины… из-за угла совершенно бесшумно, медленно и торжественно выкатил гигантский двухэтажный автобус "Чичкин-райзен".

Дверцы микро-"мерседеса" на ходу распахнулись, аметистовцы посыпались из него во все стороны.

И вовремя: под огромным колесом "Чичкина" "мерседес" только хрустнул, как божья коровка.

Сделав свое дело, автобус гордо и величаво поплыл в сторону австрийской границы, увозя с собою мой красивый ножичек для разрезания писем.

Я бы в несколько прыжков догнал "Чичкина", но бросить соплеменников в беде не считал возможным.

Как-никак, родная кровь.

Я собрал аметистовцев в щепотку (вместе с Игорьком их было пятеро), сунул в карман куртки, отнес в общественный туалет, заперся в грязноватой кабине и там привел в божеский вид.

К счастью, кабина оказалась довольно просторная, даже со столиком, на котором лежали старые газеты.

Вот на столике я своих друзей и разместил.

Надо сказать, от президентской спеси ничего не осталось: был он бледен, как смерть, взлохмачен и помят. Его светлый и блестящий, дивной красоты плащ совершенно не предназначался для кувыркания по мокрой мостовой.

Телохранители Игоря Дмитриевича выглядели не лучше. Один при падении расквасил себе нос и жалко хлюпал юшкой, другой, постанывая, держался за плечо, третьего никак не удавалось поставить на ноги, четвертый был невредим, но полностью парализован ужасом, и поседелые волосы в его бровях, ушах и ноздрях торчали дыбом.

В сортирной кабинке, рассчитанной на одну персону, сделалось многолюдно.

— Прощайте, господа, — сказал я, протискиваясь к двери. — не нужно меня благодарить.

— Ну, нет, Гулливер, — дрожащим от ненависти голосом проговорил президент. — Так просто ты от меня не отделаешься. У меня длинные руки, я тебя достану из-под земли. Твой счет растет. За "мерс" ты должен мне семьдесят тысяч долларов, да еще там осталась моя визитка с деньгами, округлим до двухсот кусков. Придется отработать.

— Я уже отработал, — возразил я, — тем, что вернул тебя обществу. Еще раз появишься на моем пути — будешь отправлен туда, где тебе следовало бы сейчас находиться.

И показал пальцем на унитаз.

113

До Германии, а точнее до Мюнхена, меня подбросила на своем "пассате" пожилая немецкая чета.

Я объяснил старичкам, что отстал от шоппинг-рейса. Путевой карты "Tschitschkin-reisen" и удостоверения сотрудника фирмы "Reutberg GmbH" им оказалось совершенно достаточно.

Всю дорогу мы со старичками беседовали о драгоценных камнях (область, в которой я теперь кое-что смыслил) и вообще приятно провели время.

Старички сожалели, что не могут доставить меня до места, но я им это охотно простил.

Деньги за бензин они с меня, однако же, взяли.

В Мюнхене я решил задержаться до понедельника: перевести дух, отлежаться, а главное — проверить надежность своей фирменной корочки: уважительная реакция на нее старичков меня обнадежила.

С этой целью я отправился в хорошую гостиницу и затребовал номер-люкс с бассейном и фонтанчиком в холле.

Увы, меня постигло разочарование: администратор не пожелал даже краем глаза взглянуть на мое фото с печатью "Reutberg GmbH". О паспорте же он вообще не заикался.

— Что вы, что вы! — с почтительным придыханием сказал мне этот седовласый мужчина, когда я полез в карман куртки за документами. — В этом нет ни малейшей необходимости.

Значит, что? Значит, Кирюха в "Рататуе" просто взял меня на понт и все мои вагонные ночевки прошедших времен являлись напрасными?

Это было бы очень досадно, и самоуспокоения ради я рассудил так: наверно, мой немецкий звучит теперь почти натурально и заменяет любой документ.

Придает, так сказать, глянец благонадежности.