Николай Берг - Крепость живых

– Но я же ничем помочь не могу. Вы же знаете, Павел Александрович.

– Значит, можете. В конце концов, попа тут нет, да и неверующие мы большей частью… А врачебная тайна не хуже тайны исповеди.

– Я его знаю?

– Вы его наверняка видели. Он предложил кандидатуру Овчинникова на пост коменданта.

Ага, тот сухонький старик с планками… Две Красной Звезды, одна «За отвагу»… Жаль, похоже, хороший был человек, а я даже и познакомиться с ним не успел.

– Ну что ж, пошли… Только я на секунду заскочу к нам в «Салон».

…Во дворе Артиллерийского идет возня: люди раздвигают стоящие во дворе экспонаты и, если я правильно понимаю их намерения, открывают дорогу инженерным слонопотамам, увешанным экскаваторными ковшами, бульдозерными ножами и прочими милыми штучками. С другого края торчат две БРДМ, там тоже копошатся.

Идем по первому залу, дальше поднимаемся наверх по лестнице мимо библиотеки на втором этаже и поворачиваем направо – в давно закрытый четвертый зал. Тридцатые годы сейчас не в моде – Халхин-Гол, Хасан, зимняя война… Множество экспериментальных образцов оружия, трофеи, неслыханно героические картины… давно здесь не был.

Старик лежит рядом с витриной, где выставлены пробные образцы пистолетов-пулеметов. Тогда конкурс выиграл ППД – и неудачливые конкуренты оказались в музее. Мне из них всегда нравился ПП под нагановский патрон – этакий маленький карабинчик с маленьким магазином и трогательно выточенной деревяшкой с выемками для пальцев, наполовину прикрывающей магазин…

– Приветствую вас!

Ну да, здравия желать не получится… Плох старик… Очень плох. Вздутое багровое лицо – его укусили то ли в скулу, то ли в щеку, – и на рану неряшливо прилеплен грязный и нелепый носовой платок с дурацкими розовыми свинками и цветочками. Уже омерзевшая каша во рту при разговоре и все прочие признаки близкой смерти от укуса зомби…

– Взаимно. Хорошо, что пришли. Паша, ты иди пока, мы поговорить должны…

– Да, конечно, конечно…

– Располагайтесь, доктор.

Звучит как «расплыгатсь доктр».

– Слушаю вас. Чем могу быть полезен?

– Есть просьба. Или пожелание. Точнее, и просьба, и пожелание. Просьба: нет ли у вас чего-нибудь покурить? Не по чину собирать старые хабарики, как сейчас многие делают, положение обязывало, а курить хочется до зеленых чертей.

Вот чертов Николаич! Откуда знал-то?

– Да, захватил. Такие подойдут?

– Не может быть! Кубинские! Еще как пойдут, если не пересушены. Да хоть и пересушены. Да, эти были у меня любимыми, тем более что я на Кубе пожил долго.

Лучше не придумать!

Старик довольно ловко, хотя руки и трясутся, проводит манипуляцию обрезания кончика, закуривает и с наслаждением полощет рот дымом. Видно, что ему больно из-за порванной щеки, но момент слишком хорош, чтоб на такую мелочь обращать внимание.

– Просто замечательно. Уважили, как принято говорить, старика. Теперь пожелание. Как вам известно, наверное, я совершил невероятно героический поступок – самоотверженно спасая жизнь другому человеку, пожертвовал, так сказать, своею жизнью за други своя.

– Да, слышал.

Что-то дед больно патетичен. Конечно, у стариков есть такой пунктик, но этот не таков – железный старик. Скорее ехидствует и иронизирует.

– Отлично. Это я про сигару. Я боялся, что дырявая щека не даст поговорить и покурить. А ничего, платок присох и держит.

– Я могу наложить повязку.

– Глупости. Из того же разряда кретинизма, как обязательная стерильность иголки в шприце, которым в Америке колют яд приговоренному к смерти. Поберегите бинты кому другому. Так вот – у меня меланома. Нодулярная меланома. Терминальная стадия.

Опаньки! Я не онколог, но что такое меланома, слышал. А нодулярная – самая паскудная разновидность, если не ошибаюсь. Теперь понятно, почему старик такой сухонький. Кахексия [32]это. Ну а терминал… Это я и студентом знал.

– Коллеги об этом не знают. Я бы хотел, чтобы и не знали. А говорю вам, чтобы хоть кто-то был в курсе, – я не ангел и не святой. Брать обезболивающие негде. Анальгин уже не помогает. Потому мой поступок не геройство. Точнее, если и геройство, то вынужденное. Как у Гастелло, или кто там по последним сведениям ррразоблачителей вместо него был, – прыгать поздно, полет бреющий, все равно кранты, а воткнешься в колонну, хоть какая-то польза будет от неминуемой авиакатастрофы… К чему это говорю. Я не хочу, чтобы мое имя трепали всякие пройдохи. Не хочу, чтобы из меня делали нелепого идола вроде несчастной Космодемьянской или Матросова.

– А что, к тому идет?

– Идет. Вы ж эту импозантную сволочь всякий раз видите, когда в штабе бываете. От любого реального дела он бегает как черт от ладана. Единственное, что он умеет, – интриговать, подсиживать и молоть языком. И сейчас он уже примеривается стать нашим доктором Геббельсом. Но Геббельс был трудягой, и талантливым трудягой, да еще верил, что его министерство билось на переднем крае Великой Идеи. У нашего седого знакомца идея одна – ничего не делать, а жрать вкусно и быть в начальстве. Правда, даже здесь, в заповеднике, самым главным не стал. Потому и пропаганда его будет отвратительной – как у наших главпуровцев [33], будь они неладны. Мы ведь «холодную войну» проиграли только из-за недооценки пропаганды. И у нас пропагандой занимались последнее время или дураки ленивые, или прямые предатели. Вот и результат… У вас язык должен быть хорошо подвешен, как это положено врачам. Если эта скотина начнет корчить из себя очередного политработника, заткните ему пасть. Я говорил Овчинникову, чтоб он поручил хоть какое-нибудь реальное дело этому негодяю, но пока таких дел, чтоб люди в результате провала не погибли, у нас нет. И людей лишних нет. Но выпускать этого гуся на оперативный простор нельзя. Возьметесь?

– А у меня есть выбор? Сидеть и слушать высокопарную лживую чушь… Нет, не хочется.

– Вы уловили суть. Раз говорит о святых вещах, значит, и сам святой. Как же, проходили. Не могу сказать, что все политруки, с которыми встречался, были дрянью. Не все. Но многие. И поди им возрази – это ж мятеж! Потрясение основ! Помню, приехал такой штукарь нам лекцию читать. И рассказывает нам, офицерам-артиллеристам, о расцвете Средней Азии в лучах учения Маркса – Энгельса. Говорить не может, читает по бумажке. А там, видно, плохо пропечаталось… Вот его и заклинило: «Дыхкане копали землю лопыгами… то есть копыгами… – внимательно присмотрелся, – дикамыгами». Тут уж мы заржали, так потом нам такую выволочку устроили. За «дикамыги»…

– Но ведь людям нужны героические примеры? Иначе не было бы саг, легенд, эпосов. Фильмов, наконец! Вот ведь Толкиен как на ура пошел!

– Нужны. Еще как нужны. Но мы об этом чуть позже поговорим. Я уже как плыву. Есть еще пара дел, потом побеседуем. Под сигару. У вас же и вторая есть, я видел. Если дадите ее мне, то я просто физически не дам себе помереть не докурив…