Николай Берг - Остров живых

Меня удивляет, почему это нашего лучшего стрелка посадили тут. Нам он не поможет, когда мы будем крутиться внутри кварталов. Но начальству виднее. В вверенную мне амбразуру вижу, что мы вернулись почти обратно, к Сидоровскому каналу.

– Увидишь кого, – говорит мне стоящий рядом Саша, – не стреляй без стопроцентной уверенности. Хотя отсюда вроде б людей удалось эвакуировать, но все равно просили зря не лупить.

Вот уж хрен. Увижу кого дохлого – буду бить не раздумывая. Какими бы ушлыми морфы ни были, а видел я, что на перебитой лапе они бегают плохо.

Машины встают у железнодорожного вокзала – красивого трехэтажного здания.

Что наши там делают, не вижу. Потому что из моей амбразуры видна только привокзальная площадь. Вот и смотрю в оба глаза. И тут трупов нет. Странно. Зато проезжает пара таких же, как у нас, машин с амбразурами, пробитыми в кузовах.

Кто-то стучит по нашему кузову, слышу снаружи:

– К машине!

Вылезаем. Оказывается, нам в вокзал. Дверь открыта, рядом с нею двое с автоматами.

Внутри оказывается что-то среднее между биваком, складом и сторожевым постом.

Форпост или аванпост такое называется? Темновато, здоровенные вокзальные окна защищены спешно сляпанными решетками, а где и дощатыми щитами, подпертыми бревнышками.

Вижу здесь только мужиков. Мрачные и хмурые. Отсюда последнего из восьми пропавших парней уволокли, а был он опытный и не лопух. По следам идти пытались, но следы идут за автовокзал, а там гаражи и всякие такие сараюшки. Туда с зачисткой не совались – ПОТы (так тут называют фургоны с амбразурами – передвижная огневая точка) там не помощники из-за тесноты, а без них в пешем строю уже ходить зареклись, людей-то вроде и много, да бойцов мало, каждый на вес золота и терять очень обидно.

Сергей недовольно бурчит, что эта орда следы, конечно, затоптала напрочь. Мужики мнутся и покашливают. Ясно, затоптали.

Тем не менее тут люди за свою жизнь дерутся с толком – и улицы чистят, и живых спасают (город не многоэтажный, потому выживших с третьих этажей снять можно), и трупы, откуда могут, вывозят – захоронить не вышло, руки не дошли, но, во всяком случае, кормовую базу для шустеров ограничили все же. Покойников за городом сваливают. А там пустырь здоровенный и постоянное дежурство – начинающих стрелков натаскивают стрелять по стягивающимся зомби.

М-да… Выходит, нам аккурат достается в гаражи лезть. Мило, ничего не скажешь. По-моему Ильяс некоторое время размышляет, а не послать ли это предприятие к чертям, причем размышляет всерьез. Потом вздыхает и требует проводников по этим гаражам.

С проводниками получается какая-то невнятная затыка. Наконец прибывает мужичок. Отставник, гидрограф. А, ну да, тут такая служба есть. Или ее тоже расформировали? Ну ладно, неважно.

Мужичок на карте показывает что где, но у меня остается странное впечатление. Видимо, не только у меня одного. Ильяс, выждав момент, простодушно спрашивает:

– А что это вы финтите и о чем недоговариваете, а? Андерстенд меня или ноу?

Гидрограф как-то стеснительно жмется.

Остальные мужики помалкивают.

– Томодачи гидрограф, ты не биседзе [18] Девушка ( японск .). , чтоб тут жеманничать. Вакаремас? [19] Поняли ( японск .).

– Видите ли, мы и сами не знаем, что там нынче, – признается проводник.

– Это как? – картинно удивляется Ильяс.

– Там буквально на второй день какие-то мутные люди закрепились. Не наши. Не местные. Вооруженные. Моего соседа по гаражам Сунгурцева Лешу застрелили, когда он за машиной пошел. У меня на руках умер.

– Людоедством они не баловались?

– Нет, этого не видели. На второй день они стрельбу устроили – рынок взялись обносить. К нам сунулись, но мы отбились, – неохотно говорит один из вокзальных мужиков.

– Оружие у вас откуда? – интересуется Сережа.

– Частью местное, а еще из Кронштадта подбросили.

– Выбить этих, из гаражей, не пытались?

– А зачем? Заблокировали. Как смогли, конечно, но они к нам не лезли потом.

– И что там сейчас?

– А пес их знает! Тихо. Но вот морф оттуда приходит.

– Домо аригато! [20] Большое спасибо ( яп .). Только знаете, мужики, либо вы выкладываете все, что вам известно, и подробно, либо хрена я туда с людьми полезу. До гаражей рукой подать, вооружения у вас достаточно, а вы как дети малые жметесь, – решительно говорит Ильяс.

– Да были у нас перестрелки. Они нас запугивали даже – отрезанные головы подкидывали. Нескольких из них мы тоже подловили, – отвечают рамбовские.

– Почему на машинах не въехали? – Вовка опередил Ильяса.

– Да въехали. Сразу колеса пропоролись. И баррикады там еще в придачу.

– Кавай [21] Милый ( яп .). расклад. Головы отрублены или отрезаны были?

– Н-н-не знаю… А это важно? – удивляется гидрограф.

– В нашем безнадежном деле все важно. Головы похоронили уже? – деловито уточняет командир.

– Наших – да, – кивает местный.

– А не наши – это кто? – продолжает Ильяс свои вопросы.

– Да валяются тут неподалеку две штуки, не знаем чьи. Может они своих порешили, – пожимают плечами хозяева.

– А что не убрали? – тонко иронизирует Ильяс.

– На них зомбари хорошо идут, – парирует охранник вокзала.

– Пошли, покажете.

Головы валяются рядом с вокзалом. Пропавший парень на них, видно, рассчитывал как на живца. Не помогло.

Осматриваем головы вместе с Ильясом. Опять ничего не понимаю. Головы раньше принадлежали двум мужчинам среднего возраста, изо рта одной торчит странный язык. Немного задумываюсь, пока понимаю, что это засунутый в рот член. Обрезанный, к слову.

– По-моему, одному голову отрезали ножом. Другому отрубили. И вроде при жизни еще. Что скажешь? – спрашивает меня Ильяс. Мне остается осмотреть срезы: следы на одной шее показывают, что пилили по хрящу, оставив характерные следы, на второй грубо стесан позвонок.

– Согласен. Не твои единоверцы, случаем? – без тени подковырки уточняю я.

– Может, и мои. Только головы рубить и резать все горазды. Футболисты, бнах! – злобно плюет в сторону снайпер.

Это да. Жители Альбиона в старые времена удивляли соседей милым обычаем. Подерутся, скажем, два племени, одно потерпит поражение. Тогда отрезанную голову вождя-неудачника победители должны запинать (в знак презрения к проигравшему руками не трогать, только ногами, чтоб поунизительнее было) в определенное место. А воины проигравшего племени – побитые, пораненные и помятые – должны не дать это сделать. Если не дадут, то к проигравшим уважительное отношение. Человеческое, по альбионовским меркам. Если же и тут проиграют, совсем им плохо придется. Отсюда и футбол пошел, к слову. А волейболу римляне зародиться не дали. Когда они завоевывали Британию, то с удивлением обнаружили местное вундерваффе [22] Чудо-оружие ( нем .). – у врага оказались священные отряды метателей голов. В самом начале боя в римлян специально обученные альбионцы стали швырять заизвесткованные головы ранее побежденных ими бедолаг. Видимо, из-за эстетических причин это римлянам не понравилось, и они таки победили. И потом выбили местные обычаи напрочь. Зачастую вместе с носителями обычаев. Заизвесткованная голова, конечно, весомый аргумент, но грамотно брошенный пилум убедительнее оказался. Тем более стрела из баллисты или каменюка из катапульты.