Николай Берг - Остров живых

Ну да стоило предположить – братец высоты боится. Панически, хотя и не трус ни разу. Я, правда, тоже боюсь. Но он знает, что отказаться у меня не получится. Я ж вроде как вольный казак, а он уже тут присох, корни пустил, да и не отпустят. Он же под кронштадтскими теперь. Слышал краем уха, что еще и как судмеда его тут пользуют всю дорогу. Что-то тут серьезно криминальное распутывают.

– А так в целом?

– А в целом, как говорил знакомый немец: «Запорожец, блин, кошмар!» Ладно, перекур у меня окончился. Пойду корячиться дальше, конца-края не видно. А тебе тоже есть работенка – надо пару раненых забрать, армеуты какие-то попросили дать медобеспечение.

– И ты меня посылаешь?

– Дел там на чуть-чуть. А они…

– Они тебе пиво поставляют. Угадал?

– И не только пиво. Все равно твои сейчас будут погрузкой-разгрузкой заниматься. Как слышал, склад охотничьих ружей и боеприпасов кулачить станут. Так что выбор у тебя небогатый: либо мне помогать на конвейере, либо таскать мешки-ящики, либо прокатиться. На твоем месте я б прокатился. – И с этими словами братец сплевывает и брезгливо отшвыривает окурок.

За братцем уже пришли – из палатки выглядывает смутно знакомый парень, держащий врастопыр белый халат. Относительно белый, надо заметить.

– Эй! А почему армейские сами не могут раненых забрать?

– Там спинальник вроде, – бурчит братец, вдевая руки в рукава халата.

Вот, совсем хорошо, спинальник. Не было бабе печали…

На заводе кажется многолюдно, но это по сравнению с тем временем, когда мы здесь возились. Сейчас тут пытаются запустить производство. Работает сводная комиссия по расследованию (это так названы несколько сбродных человек), плюс безопасники пытаются ущучить тех, кто имел отношение к руководству концлагеря. Публики, судя по тому, что я слышал, уже вдвое меньше здесь, зато она не заперта в цехах, шляется по территории, и потому многолюдно.

Пищит нововыданная рация – «старшой» требует прибыть к нему пред ясны очи.

Дойти не успеваю. Ильяс перехватывает меня на полпути, вывернув из-за бетонного угла цеха:

– Сумка при тебе? Тогда пошли!

По дороге излагаю ему, что нужно мне слетать родителей вывезти. И насчет спинальника.

Хмыкает, вертит башкой. Так и не ответил, а уже и дошли.

– С этим разберемся. Сейчас выполним пару мелких задачек, тогда поговорим. Твой ранетый в список входит.

Ильяс кивает на маленький автобус – близнец нашего покойного спасителя. Лезу внутрь, вижу полтора десятка бледных лиц, кучу мешков. Следом поднимается и мой начальник.

– Да порядок, порядок, довезем, не волнуйся, – орет он кому-то оставшемуся снаружи.

Двери закрываются, автобус трогается. Мы выкатываемся с завода, и к нам присоединяется УАЗ-«буханка».

– Куда едем? – спрашиваю беззаботного Ильяса, сидящего так, что его автомат (только сейчас замечаю, что у него АК, как и у меня, только с какой-то оптикой, не армейской, а магазинной еще) направлен стволом в салон – на сидельцев. Что-то мне говорит, что это явно какие-то штрафники.

– В деревню Узигонты, – отвечает мне Ильяс.

– Слушай, кончай хохмить. Скажи нормально.

Он делает круглые глаза. Становится немного похожим на возмущенного филина.

– Вот кавай! Куда серьезнее. Рядом деревня Велигонты расположена. И еще Олики.

– Я первый раз слышу. Это далеко?

– Рядом. За Марьино.

Ну, Марьино я знаю.

Еще когда я был совсем мелким, одноклассник Никон нарассказывал, что там в болоте застряла «пантера» – торчит только верх башни со всякими приборами-перископами, и метрах в трех из воды выглядывает набалдашник дульного тормоза. И что там были громадные немецкие склады, которые наша артиллерия сожгла к чертовой матери. Мы воодушевились и устроили вылазку. Родителям наплели чего-то, припасли харчей, питья и поехали. Наверное, была такая же весна.

Прибыв на место, мы поняли, что в такой слякоти и мокром снеге нам в наших резиновых сапогах до «Пантеры» не добраться. То, что танк там стоял, мы не сомневались – благо видали за Лугой в дрище брошенный и влезший по башню в жижу наш танк БТ. Мы до него добрались с большим трудом – топко слишком. А «пантера» больше, значит, точно не долезть. Пошли рыть склады. Склады оказались странными: под тонким слоем земли толстенный слой жженых железяк, разорванные винтовочные гильзы – немецкие и французские, пули с выплавившимся из них свинцом, огрызки обойм – и все. Но много. Рылись в этом хламе, надеясь хотя бы свинца наковырять, но толку никакого. Думали, что он должен вниз стечь, а он, зараза, маленькими комочками – аккурат на пульку.

Зато нашли снаряд. Здоровенный, с насечкой от резьбы на медном пояске и с полурасквашенным взрывателем. Оболочка была наполовину сорвана, торчали забитые землей какие-то деталюшки и чуть ли не пружинки.

Тогда эта чушка показалась нам здоровенной, но сейчас полагаю, это был банальный 152-миллиметровый. Немного опасаясь, из-за гнусного вида взрывателя, сделали носилки и с трудом отволокли подальше за деревню. Очень далеко отволокли. Ну во всяком случае, мы так думали. Потому как закудохались изрядно.

Дальше собрали костерок, воткнули в него снарядец, подпалили все это и залегли метрах в двадцати, там яма была дельная – капонир, что ли, старый.

Раньше мы такие чушки не рвали, а всякая мелочь на манер гранат и полковушечных снарядов и минометок не впечатляла.

Прождали пять минут, десять. К пятнадцати пошло. Все тихо. Костер, что ли, потух?

Тут и долбануло, хорошо никого не нашлось умного пойти глянуть – не выкатился ли снаряд из костра.

Крепко нас тогда приложило, лежали некоторое время как глушеные рыбы.

А с неба комочки земли и веточки сыплются.

Особенно удивило, как гвоздануло по всему телу землей. Как с пары метров если бы плашмя упали. Говорим друг другу что-то, губы шевелятся, а не слышно, хотя не тишина вокруг. Глянули на костерок – тошно стало. Вместо костерка в мерзлой земле воронка метра два диаметром да в полметра глубиной, на воронке березы рубленые буквой «зет» лежат, и вместо полянки маленькой поляна большая – все кусты и подлесок метров на десять сбрило, только огрызки торчат.

А Никон чуть не плачет и губами шевелит интенсивно.

С трудом, но поняли – недалеко мы от деревни. Надо уносить ноги.

Выкатились на дорогу, еще тошнее стало – там провода какие-то на столбах, так провода снесло прилетевшим куском дерева. Все, тикать надо.

Вышли в Марьино, идем такие милые дети, невинный вид соблюдаем, а местные кулаками грозят и ругаются.

Никон приссал, да и мы тоже.

– Надо уходить шустро, а то и впрямь мильтоны приедут. Пошли через поля аэрации!

Мы сдуру и согласились.

Поля аэрации оказались местом, куда сливали фекалии, а потом растили капусту. Везде снег, а на этих чертовых полях – жижа. Чуть-чуть не до обреза сапог. Ох, и замаялись мы по этой жиже продираться. Так потом и не собрались на «пантеру» глядеть, ну его к черту, это Марьино.