Борис Царегородцев - Арктический удар

– Да я просто так, решил протереть немного от пыли.

И где это он нашел у себя в отсеке пыль, приколист хренов.

Немец наконец заговорил с мичманом, глядя на него, как кролик на удава. Мичман нам переводил. Мы вытаращили глаза на немца. Надо было как-то все переварить, а в голове проносились всякие сумасбродные предположения. Начиная с того, что мы все чем-то надышались и у нас глюки, вплоть до пресловутых зеленых человечков из космоса, с их экспериментами, и до конца света, который так все ждали в этом году. Хотя, возможно, у немца и впрямь крыша съехала после того, как мы его яхту, или что там еще, утопили, и он себя героем кригсмарине вообразил? Или это мы провалились в прошлое, или немцы попали к нам в будущее, или мы и немцы в параллельном мире. Надо срочно выяснять.

– Что это за херню он там несет, какой на хрен Гитлер и что за фигня? Немедленно выясни.

Из рассказа немца выяснилось, что сейчас лето 1942 года. Так, значит, второй год идет война. После того как в декабре получили по мордасам под Москвой, фашисты повели наступление на юге и теперь рвутся к Волге в районе Сталинграда, захватили Крым, окружили Ленинград. Ну, в точности как в нашей реальности. Сам он штурман на подводной лодке минном заградителе U-215, которая вышла в первый и последний для нее поход к берегам Америки более месяца назад. Видимо, лодка нами протаранена случайно, после чего, собственно, затонула. Всей субмариной куда-то провалиться – этого уж точно никто из нас не ожидал.

– Да, доктор, после того, что мы сейчас услышали, одной стопкой не обойтись, да и стакана мало будет. Поллитровка явно бессильна.

– А выпить-таки не помешает. Наливай, док. – И это сказал наш Комиссар – борец за нравственность.

Я посмотрел на него и понял, передо мной совсем другой человек, не тот, что пришел к нам в команду. В глазах вспыхнул огонек, некий азарт. Я тогда не понял причину столь приподнятого настроения. Это выяснилось потом. Док протянул мне мензурку, а Григорьича предупредил, что он получил укол седативного успокоительного, потому пить ему нельзя. Тут я кое-что вспомнил:

– Богдан Михалыч! Что он там сказал насчет штурмана?

– Так он, собственно, и есть штурман той подлодки.

– Значит, штурман. Тогда он должен знать, куда нас забросило. Сан Саныч, зайди в медблок, – вызвал я по телефонной связи.

Пока дожидались Саныча, наш немец немного пришел в себя и успокоился. Он уже осмысленно разглядывал все и всех. С любопытством смотрел на приборы и предметы, находящиеся в медблоке. Но вот пришел и наш штурман, и немец опять подобрался, ожидая, что последует дальше.

– Саныч, вот он – штурман с подлодки, – кивком показал я на спасенного моряка, – поговори с ним.

– Откуда?!

– Да-да, штурман с подводной лодки, – делаю жест рукой, чтобы остановить встречный вопрос, готовый сорваться с уст Саныча, – фашистской Германии.

Штурман секунд пятнадцать молчал, обводя всех взглядом, думая, что его разводят и кто-то со смехом сейчас это выдаст. Но все были серьезны. Наш Комиссар вообще пребывал в прострации под действием лекарства. Вскоре он уже спал.

– Что ты, как рыба на суше, рот раскрываешь. Ничего же не слышно. Мы, кстати, не менее тебя ох… удивились, когда все это услышали.

– Командир, какая на хрен Германия, да еще фашистская, когда на дворе 2012 год. Они что, где-то до сих пор все скрывались? Я слышал, будто у них база где-то в Антарктиде подо льдом была. Они что, оттуда?

– Нет, Сан Саныч, это мы сюда.

– Как сюда, куда сюда, я что-то не пойму?

– Ладно, не буду я тебя мучить, это мы провалились в прошлое, и сегодня 3 июля 1942 года.

– Не фигово девки пляшут!

– Вот-вот, и у нас такое мнение. Давай, Саныч, порасспроси этого немца, где именно мы вынырнули.

Штурман стал расспрашивать немца, а мичман переводить.

– Командир, теперь мы знаем примерную точку нашего нахождения с погрешностью в полмили. Мы в пятнадцати милях восточнее Бостона в заливе Массачусетс. Я предлагаю осторожно спуститься на шесть миль южнее, там есть очень приметный мыс с маяком, тогда у нас будут точные координаты.

– Давай спустимся, посмотрим, правда это или нет.

Оставив немца в медблоке и предварительно вызвав лейтенанта Игоря Малышева присмотреть за ним, сами направились на центральный пост. Через пятьдесят минут Саныч уже высчитывал наши координаты.

Я до последнего не верил, все надеялся, что это ошибка. Но нет, мы находились на расстоянии видимости с мысом. Да, это Атлантика, и вот оно, побережье США. В какой-то паре миль от нас прошел, коптя небо угольным дымом, старинный пароход. Старинный для нас, но, возможно, вполне себе современный для 1942 года, хотя и не наверняка. Я наблюдал в перископ за всем, что происходило на воде и над ней, и никак не мог поверить, что все это правда. Однако после того, как наша радиотехническая служба поймала радиостанцию, где передавали новости о героической борьбе англичан в Северной Африке и тяжелом положении русских на фронте, сомнений не осталось. Значит, все это правда. Мы поневоле стали понемногу верить в реальность происходящего.

Так уж повелось, что командир, а особенно в автономке, – царь и бог. Его слово и воля – закон для подчиненных. Но и отвечает он в случае чего тоже один за всех. В настоящий момент было непонятно, перед кем и за что отвечать.

– Всем командирам БЧ, а также капитану третьего ранга Большакову прибыть в центральный, – прозвучало по внутрикорабельной связи.

Половина вызываемых находилась поблизости на своих постах. Ждем остальных. Третьим пришел каптри Большаков.

– Андрей Витальевич, – сразу озадачил я, – там у нас в медблоке сидит немец под присмотром лейтенанта Малышева. Выдели парочку ребят, пусть сажают этого немца в изолятор, и чтобы к нему близко никто не подходил без моего или твоего приказа. Потом назад сюда.

Наконец собрались все, перекрыли переборочные люки в центральном.

– Товарищи офицеры!

Все, кто знал – Петрович, Саныч, командиры всех БЧ, Князь, Сидорчук, Большаков и сегодняшняя вахта, – смотрели на меня. Прочие, конечно, активно обсуждали. Однако точной информацией никто, кроме присутствующих здесь, не располагал.

Еще немец, запертый в изоляторе, дверь которого охранял кто-то из ребят Большакова с категорическим приказом «Никого не пущать!». Дежурный радист ловил на перископную антенну все, что удавалось вытянуть из эфира, ему тоже строжайше приказали ничему не удивляться, молчать как рыба и докладывать обо всем лично мне или старпому.

– Примем как данность: сегодня 3 июля 1942 года. У кого-нибудь есть соображения по поводу того, как мы сюда провалились и можем ли вернуться обратно?

Если не знаешь, что делать, действуй по уставу и инструкции. Если нет инструкции – делай, что учили. Хуже нет, попав в переплет, метаться без плана – гарантированно огребешь по полной, причем со всех сторон. Потому надо выработать план и неукоснительно ему следовать.