Виктор Глумов - Дети сектора

Где они все? На совещании?

Тамиле было страшно, она заглянула в соседнюю палату: никого. Все люди куда-то пропали. На улице кричали и ругались, но почему здесь пусто? Тамила вернулась в палату и села на кровать. Ей нельзя к людям, даже если очень хочется. Ей вообще запрещено покидать палату – она может заболеть и умереть.

Который час? День? Похоже, ночь. Сейчас сияние погаснет, и станет совсем темно. Тамила посмотрела на зеленоватые блики, проникающие сквозь плохо закрытые занавески, укрылась одеялом с головой и свернулась калачиком. Взрослым девочкам стыдно бояться одиночества!

Она помнила, что ей было совсем плохо. Она лежала под капельницей, в груди болело. Подошла медсестра Наташа, сказала, что все будет хорошо… А потом кто-то словно переключил программу, и Тамила потеряла сознание. Был день. Сейчас – ночь. Ничего не болит. Нет температуры. Тамила давно уже не чувствовала себя так хорошо. В животе урчало от голода. Вспомнились мамины слова: «Если проснулся аппетит, значит, выздоравливаешь».

Но было так страшно, что девочка почти не думала об этом, только дрожала, прислушиваясь к тишине и редким голосам на улице. Почему не ездят машины? Что случилось?

Вспомнился папа. Он обещал вылечить Тамилу и забрать отсюда навсегда. Здесь ей не нравилось.

Заскрипела дверь отделения, кто-то прошлепал по коридору. Тамила вскочила, выглянула в сумеречный коридор: девушка из первой палаты вернулась, закрылась у себя.

Когда рассвело, начали возвращаться пациенты, отделение наполнилось жизнью. Тамила, хотя и чувствовала себя здоровой, палату не покидала, ждала, когда придут врачи, но они все не возвращались. Успокоившись, что жизнь стала прежней, Тамила высунула голову из-под одеяла, закрыла глаза и сама не заметила, как уснула.

Ей снился папа, что они с мамой опять живут вместе и не ссорятся, как было три года назад, когда Тамила только пошла в школу.

Во сне Тамила играла с огромной собакой и Мишкой. Мишка ее любил и даже писал записки, а один раз подарил гвоздику на длинном лысом стебле. Темнело, и папа звал ее с балкона. Она пыталась отозваться, но будто онемела. Знала, что ей очень нужно отозваться, от этого многое зависит, – и не могла.

От обиды она проснулась, встала в кровати и услышала папин голос – наяву.

– Я здесь! – крикнула она и распахнула дверь в палату.

В коридоре, и правда, стоял папа – грязный, худой и заросший, одетый в военное. Папа улыбнулся и, увидев Тамилу, словно помолодел.

Тамила хотела броситься к нему, но он выставил руку вперед и сказал:

– Не трогай меня, на мне микробы, ты заболеешь.

– Я выздоровела, как ты и говорил! – воскликнула Тамила, подбежала и обняла его.

Алан Мансуров погладил ее по лысой голове и отдернул руку, коснувшись жесткой русой щетины. После облучения у Тамилы выпали волосы, теперь же они начали расти снова. Шейх потрогал лоб дочери – он был холодным. Тогда он обнял ее, поднял и понес к выходу. Девочка приникла к нему, положила голову на его плечо и посмотрела на пациентов, вышедших из палат.

Она помнила их бледными, изможденными. Сейчас все они выглядели здоровыми, их глаза блестели, а на щеки розовели румянцем.

Яна проснулась от громкого, дружного «ура». Крик сокрушал тишину ревом водопада и лился отовсюду: с плаца, из коридоров, с верхних этажей. Яна спала одетой и вылетела в коридор, до конца не понимая, что происходит. Всеобщее ликование увлекло ее, словно песчинку, закружило и понесло.

Победа! Освобождение!

Следом за ней выскочил Димка, тоже заорал «Ура!», сгреб ее в медвежьи объятия. На улице было светло, но не солнечные блики плясали на стенах – странные бледно-зеленые сполохи. Улыбаясь, Яна выглянула в окно. Такого яркого Московского сияния она еще не видела. Казалось, будто сама земля радуется освобождению и устраивает праздничный салют.

Громкоговоритель грянул:

– Дорогие земляне, ура! Силами наших героев удалось взорвать вражеский корабль. Все люди мира обрели себя. Но многие из тех, кто ушел в Сектор, не вернутся. Их имена будут увековечены в истории. Вечная память героям!

Тот, кто вещал, говорил сумбурно, его голос звучал торжественно. Яна покосилась на бледного Димку: его глаза светились, на губах играла улыбка, а ей становилось все горше и горше. «Вечная память героям». Неужели никто не вернется? И Росс – тоже?

Она побрела к выходу, не обращая внимания на ликующих военных. Отворила дверь и, поеживаясь, направилась к воротам. Димка семенил следом и басил:

– Ян, ты чего? Все ж зашибись! Янка! Ты куда?

Сообразив, что делает глупости, Яна вернулась в «спальню» и уставилась в потолок. Если выжившие и вернутся, то вечером, и, скорее всего, в свои семьи, а не сюда. Интересно, у Росса есть семья? Есть ли смысл его ждать?

На спальнике рядом вытянулся Димка и предложил:

– Можно домой валить. Интересно, как там предки?

– Сейчас ночь, – Яна легла и закрыла глаза. – Поговорим об этом утром. Хорошо?

Сейчас заснуть бы и продрыхнуть до вечера, чтоб не мучиться ожиданием. Яна сомкнула веки, но сон не шел. В голове роились мысли. Что с Россом? Живой ли? Если да, приедет ли сюда? И – рефреном – мысль о том, что он помчался к молоденькой женушке, о которой умолчал. Как Юрка – к Арине. Так она проворочалась до утра. Едва рассвело, выбежала на улицу и принялась мерить шагами плац, отмахиваясь от назойливого Димки.

В обед поступила информация, что колонна выживших покинула Сектор и движется сюда. Яна попыталась узнать подробности, но к офицерам протолкаться не смогла. Ей сказали только, что уцелело около тридцати человек, все поименно неизвестны, им навстречу отправлен вертолет.

Значит, через полчаса-час они будут здесь.

Яна бродила по плацу, качала пресс и лупила забытую на улице грушу. Минуты текли неторопливо, а в уме крутилась единственная мысль: «Господи, пусть он будет жив! Ушло больше тысячи, осталось тридцать человек – немного шансов, что Росс среди них. Но все же он заслужил право на жизнь, и если есть высшая справедливость…»

Яна все время смотрела в небо, силясь разглядеть точки приближающихся вертолетов. Солнце слепило, у нее разболелись глаза, и она не сразу заметила их, а когда увидела, спрыгнула с турника и вытянула шею.

Из административного здания, из казарм, от автостоянок начали сбегаться военные.

А точки в небе все увеличивались. Вот уже слышен рокот моторов, видны вращающиеся лопасти. Описав круг над воинской частью, четыре железные стрекозы пошли на снижение – они приземлялись на площадку возле турников, поднимая ветер. Яна прикрыла глаза ладонью, чтоб не попала пыль, и устремилась вперед, расталкивая военных. Грохота она не слышала – кровь в висках колотилась громче.