Борис Сапожников - Наука побеждать

— К рукопашной!

Я отшвырнул пистолет, не глядя, и выхватил палаш.

Но до рукопашной не дошло. С фланга на бостонцев налетели с диким гиканьем казаки. Обстреляв с близкого расстояния увлекшегося врага, они попытались даже отсечь его от пехоты, охватив с фланга пи тыла. Бостонцы были вынуждены разворачивать коней практически перед штыками первой шеренги моих гренадер.

— Мушкеты заряжай! — поспешил скомандовать я.

Казаки с бостонцами сошлись буквально перед нашим носом. Звенела сталь, ржали кони, в нашу сторону летели комья земли. Падали под копыта казаки и бостонцы, никто не жалел противника, лихо срубая его на всём скаку. Кони танцевали друг вокруг друга, противники рубились с необыкновенной жестокостью, не молили о пощаде, даже будучи ранены, отбивались до последнего. Обе стороны понимали, что пленных брать никто не станет, о жестокости казаков и американских кавалеристов ходили легенды.

Дать залп я не решался. Слишком уж смешались свои и враги, не хотелось ранить и одного казака или, не приведи Господи, убить. Никогда б себе такого не простил. Вот и ждал, пока битва их закончится.

Заиграли горны и казаки повернули и ударили коней. Они отступали, изрядно потрепав неожиданной атакой бостонцев, некоторые палили по врагу из пистолетов, коими по своему обычаю казаки были обвешаны сверх всякой меры. Бостонцы отвечали тем же, особенно метко бил их командир — лихой рубака с гривой светлых волос и короткой бородой. Сам он и конь его были покрыты вражеской кровью, видимо, немало казаков он срубил в этой стычке. Иные бостонцы были вооружены некими странными пистолетами, которые не надо было перезаряжать после каждого выстрела. Правда, точностью они не отличались.

Отступили казаки из-за того, что подошла пехота — пешая гвардия, стрелки и несколько батальонов обычных красномундирников. Постреляв в отступающих казаков, бостонцы поспешили также отойти за ряды своей пехоты. В нас полетели пули из карабинов «Бейкера» — королевские американские стрелки шестидесятого полка заняли позиции и начали обстрел. Тут же и лёгкая пехота, значит, скоро обстрел усилится. Основной удар, конечно, придётся в центр, а нас предварительно изрядно потреплют вражеские стрелки. Упали несколько гренадер первого ряда, их тут же заменили, однако безответность наша изрядно всех раздражала. Стрелять с этого расстояния глупо — надо ждать.

— Первая шеренга, на колено! — скомандовал я. — Отомкнуть штыки!

Думаю, нам предстоит ещё и перестрелка в несколько залпов, так что штыки будут только мешать. Стрелки Ефимова старались вовсю. Их штуцера били дальше ружей британской лёгкой пехоты, чем мои солдаты пользовались вовсю. Красномундирники подошли к нам на дистанцию выстрела и над их рядами пронеслась команда: «Straighten!».

— Первая шеренга, залп! — доносится команда Губанова.

Мы опережаем британцев. Батальон, как будто единовременным движением жмёт на спусковой крючок. Шеренги окутываются пороховым дымом. Британцы, не успевшие занять позиции, валятся один за другим.

— Вторая шеренга!

Договаривать ему смысла нет. Вторая шеренга даёт столь же слитый залп, осыпав врага градом пуль.

— Третья шеренга!

Сомкнувшие ряды британцы успели вскинуть «Браун Бессы» и по команде дали первый залп, практически слившийся с залпом третьей шеренги. Валятся гренадеры, падают красномундирники, вторая шеренга которых уже готова выстрелить.

— Штыки примкнуть! — скомандовал я.

Один залп придётся выдержать, никуда не денешься. Главное, чтобы гренадеры не растерялись под обстрелом, продолжая быстро и чётко выполнять команды. Тут уж вся надежда на унтеров.

Трещат мушкеты — падают гренадеры, но унтера во главе с Роговцевым оказались на высоте, штыки примкнуты в считанные мгновенья.

— Bayonets! — несётся с противоположенной стороны.

— В штыковую!

И закипела жестокая рукопашная схватка. Я успел заметить краем глаза, как Кмит выстрелил прямо в лицо ближайшему красномундирнику. В кобуре у него торчит рукоятка второго пистолета, который я столь бездумно выкинул.

Палаш в ножны я не прятал, что пришлось весьма кстати. На меня налетел солдат, замахиваясь мушкетом со штыком. Я отбил его в сторону палашом и быстрым выпадом всадил широкий клинок ему в грудь. Красномундирник покачнулся и рухнул. Его тут же сменил новый. Обмен парой ударов — и падает он, с разрубленным черепом. Потом третий, четвёртый. Ряды смешиваются, звенят штыки, кричат убиваемые, валятся тела в зелёных и красных мундирах. Пыль под ногами обращается в кровавую грязь.

Барабаны заиграли бой в атаку, значит, пришла пора моим гренадерам навалиться на врага. Бой подхватили ротные барабанщики.

— Гренадеры, вперёд! — несколько запоздало командую я.

— Навались! — подхватывают унтера охрипшими голосами. — Вперёд, орлы! Врежем гадам! Покажем им силу русскую!

И мои гренадеры двинулись вперёд. Пошли, толкая перед собой красномундирную пехоту. Я шагал с ними, без устали работая палашом. Кому-то это могло показаться невозможным. Как уже выдержавшие бой солдаты могут давить на врага, пусть и столь же измождённого рукопашной? Откуда взяли они силы для этого? Но ведь взяли же откуда-то, навалились на врага и теперь толкали перед собой вынужденных пятиться британцев.

Нас попытались обойти с фланга американские конники, но их остановили казаки и конные егеря, в основном ведшие огонь с безопасного расстояния.

Нас поддержали остальные три роты батальона. Опрокинуть врага, к сожалению, не удалось, однако врагу пришлось не сладко. Тесня линейную пехоту, мы вплотную приближались к позициям пехоты лёгкой, для которой рукопашная схватка, можно сказать, верная смерть. Так что обстрел со стороны британцев прекратился — королевские бостонцы и лёгкие пехотинцы отступали.

Барабаны британцев забили отступление — пешая гвардия потянулась назад в полном порядке, с развёрнутыми знамёнами и под команды офицеров и сержантов. Отступление было не фронтальным — назад подался лишь левый фланг врага. Наш батальон и соседи из Новгородского гренадерского и Могилёвского полков продолжали, следуя приказу, наступать на врага, отрываясь от центра. Это могло быть — и, держу пари, и было — ловушкой. Мы бы угодили в неё, не окажись наш командир столь прозорлив. Он вскинул руку с окровавленной саблей — и тут же батальонные и ротные барабаны грянули остановку.

— Подровняйсь! — закричали унтера. — Выровнять ряды!

— Рота, стой! — скомандовал я, несколько опоздав.

— Плотней, плотней ряды! — надрываются унтера, восстанавливая порядок, изрядно нарушенный рукопашной схваткой. — Ровнее! Ровнее!

— Отомкнуть штыки! — продолжал командовать я. — Мушкеты заряжай!