Александр Борисов - Прыжок леопарда 2

- Смотри, княжич, запоминай: если попасть точно и резко в самую сердцевину, лист лопается пополам, а при хорошем ударе и вовсе слетает напрочь.

Никита - посольский дьяк, полискарь от Московии -огромный рыжий мужик с окладистой бородой. Он учит меня читать и писать, управляться мечом русского образца, боевым кистенем. А еще - тачать сапоги, чинить конскую сбрую и множеству прочих полезных премудростей.

- Урок это, княжич, не сума и не крест. Его на плечах не носить, а в жизни, глядишь, пригодится!

- Уймись, ирод, эвон мальчонку замордовал! Не свое - оно и есть не свое!

Это Варвара, супружница рыжего дьяка. Таким вот, наверное, голосом архангелы возвестят о скором конце света. Воробьи приседают и прячутся в пыль. Удивленные пчелы тут же прекращают гудеть. А вороны срываются с веток и молча летят прочь.

- Милости просим к столу, господарь, свет Владимир! - Обращаясь ко мне, Варвара сбавляет тон, предварительно сдобрив его изрядной порцией меда. - Пирог-то давно поспел, с капусткою да грибами.

- Ипра, ста, - чешет в затылке Никита, - пора вечерять...

Мальчишке, рожденному в Трансильвании, языки даются легко. Сколько там народов намешано, знает один Господь. Русский говор очень похож на польский. Наверное, я впитал его с молоком матери, потому, что ловлю даже смысл очень трудных слов. Но как только пытаюсь сказать простейшую фразу, Никита с Варварой начинают смеяться. Пусть смеются, я не в обиде. Они не мои подданные.

В горах темнеет мгновенно. Ночую я здесь же, в посольском дворе - сирота при живых родителях. Фамильный замок времен последних Арпадов домом моим так и не стал. Строил его мой дед, Басараб Великий, по тогдашней рыцарской моде. Двухэтажный деревянный донжон был некогда обведен трехметровым рвом и поросшим колючим кустарником валом. Говорят, что когда этот ров был глубоким, через него был проложен мост, который поднимался во время осады. Но где он, и куда подевался - этого не помнит никто.

Сюда мы вселились шесть лет назад. Здесь же появился на свет капризный и мстительный братец Раду. Весь верхний этаж занимает сейчас наша семья, няньки, травницы да сиделки - мать все еще отходит от последних родов.

Ближе к земле ютится дворовая челядь. Там же густо напиханы всякого рода склады провианта, инвентаря, конюшня и загон для скота.

Я прихожу в замок, только когда приезжает отец. Мое любимое место - подземелье с низкими сводами. Там вырыт глубокий колодец, а рядом с ним - глубокие ямы с крышками из решеток. Служили они когда-то тюрьмою для пленников, дебоширов и всякого рода, бунтовщиков. Сейчас все заставлено бочками для вина, неисправным инвентарем и прочим ненужным хламом.

Без хозяйского глаза замок пришел в запустение. Отец, как всегда, в далеких разъездах. В нелегкое для Валахии время, несет он свой тяжкий рыцарский крест. А попробуй, не понеси! У венгерского короля Сигизмунда рука стократ тяжелей. Только стараниями отца наше православное княжество все еще достаточно независимо. Слишком многие хотели бы видеть ее своим: и могущественная Османская Порта, и латинянская Венгрия, и даже мой дядя - Ладислав Дэнешти.

Когда наступает ночь, Никита уходит в дом, зажигает от печки лучинку и выносит во двор мохнатый овчинный тулуп. Это моя постель. С пяти с половиной лет я сплю под открытым небом и с тех пор полюбил облака. Они накрывают вершины Карпат, свисают с небес клочками овечьей шерсти и сберегают тепло, идущее от земли. Когда небо звездно, трава подо мною сочится росой и тулуп промокает. Чтобы согреться, я снова и снова берусь за копье.

Завтра приедет брат, - думаю я, засыпая. - Целых три дня мы будем вставать до рассвета, умываться этой росой.

- Я сделаю из него настоящего рыцаря! - обещал Мирчо отцу.

Господи, как я его люблю и как ненавижу!

- Как я его люблю, и как ненавижу! - сквозь сон прошептал я, пробуя на вкус чужие слова. И повторил то же самое на родном языке.

- У тебя все в порядке? - с тревогой спросил отец.

Я слышал его, но все еще пребывал в иных временных рамках.

- Черт знает что! - проворчал он, нарезая круги по комнате. Для тех, кто его знал, это всегда означало высшую степень неудовольствия шефа.

- Ты, кажется, что-то спросил? - с трудом просипел я, еле разжав пересохшие губы. - Вроде не пил ничего, а трубы горят, как с похмелья.

- На, прибодрись, - отозвался Мордан, с готовностью открывая бутылочку пива, - свежачок, от утренней смены. Дуй из ствола, так вкуснее!

Пиво действительно было холодным и вкусным.

- Мы тут тебе одну хренотень кололи, - просветил меня Сашка, - какой-то мощнейший транквилизатор. Другой бы птицей летал, да подпрыгивал, а ты только громче храпел. Отсюда и сушнячок.

- "Сандал", - подтвердил отец, - новая экспериментальная разработка. Ты опять выпадал из реальности, как тогда, после Биская. Ума не приложу, почему?

- И теперь, и тогда я отнял чужие жизни. Наверное, не был должен, - озвучил я первое, что стукнуло в голову. - Других объяснений не нахожу.

Мордан хмыкнул. Шеф свирепо посмотрел на него и чуть не споткнулся. Тот его понял без слов:

- Ну ладно, пока суть, да дело, смотаюсь-ка я в разливочный цех. На меня там уже и пропуск оформили.

Лишь после того, как за Сашкой захлопнулась дверь, я рассказал шефу о своих навязчивых сновидениях. Озвучил вторую версию:

- Мне кажется, нужно готовиться к встрече с этим рыцарем, впадающим в детство. Без меня он здесь пропадет. Опять же, Никита... не дает мне покоя этот Никита! Просто похож, или...

Отец долго молчал, взвесил все "за" и "против", и выдал свое резюме:

- По правде сказать, и то и другое звучит фантастично. Но нет ничего третьего, что можно бы принять, как версию. И вообще, с каких это пор у тебя появилась дурная привычка людей убивать?

- С тех пор, как убили тебя.

- Ах да, - спохватился он, - ты же не знал...

И вдруг, впервые за много лет, мне стало его бесконечно жалко. До слез, до сердечных спазм. Сдал старикан, осунулся, поседел. Глубже стала сетка морщин в уголках беспокойных глаз. Он даже не в силах скрывать свою хромоту. И это всесильный шеф, Евгений Иванович Векшин - человек-легенда. Что за тревога таится в его душе? - честно сказать, не знаю. Во мне его кровь. Поэтому я никогда не читал его мыслей, считая это чуть ли ни святотатством.

Отец потупил глаза:

- Я должен уехать, Антон. Не хочу оставлять тебя одного, но я должен.

- Как скоро?

- Сегодня. Идеальный вариант - прямо сейчас. Слишком многие знают, что мы с тобой живы и было бы неразумно подставляться, как двойная мишень. Хочу засветиться где-нибудь в другом месте, подальше отсюда. Но это всего лишь одна из причин.

- Контора?

Отец резко остановился, присел на диван.

- Нет, - сказал он свистящим шепотом, ─ Конторе, как таковой, ты больше не нужен. Опасайся чекистов, особенно Мурманских. У них на твой счет приказ, который никто не отменит.