Виталий Сертаков - Кремль 2222. Юго-Восток

Отошли маленько. Прятались мы на крыше Автобазы, там много домиков было. Больше нам прятаться негде было. Брат Головы дурные новости принес — искали нас торговцы на самой промзоне, еще и денег за нас посулили асфальтовым.

— Иголка, ты знаешь, как я к тебе настроен, — сказал я.

— Это ты к чему? — задергалась она маленько. Ясное дело, впервые я с ней так строго говорил.

— Это к тому, что, если еще раз при людях поперек меня скажешь, живо пойдешь второй женой к своему Фоке, или как его там.

— Слава… да ты… ты мне отец, что ли? — зашумела она.

Я так прикинул — сейчас надолго расшумится, это она умеет. Взял ее за локотки, чтоб ручонками не махалась, и вниз по лесенкам понес. Долго нес до низу, много про себя дурных слов услыхал. Механики встречные смеялись, ага. Дык нельзя же так об меня сморкаться, да и об друга моего. Голова, правда, следом побег, видать, решил, что я девку топить несу. Там у них в подвале как раз колодец удобный. Но я топить никого не стал. Внизу к проходной женщину свою вынес, на ноги поставил и стал ждать — врежет по роже или нет? По роже не врезала, хотя по всему видать — жутко ей хотелось.

— Иди, — говорю, — ступай себе к папочке.

— Вот и пойду! Как бы сам не пожалел!

Ну чо, внутрях у меня сжалось все. Честно говоря, испужался маленько, что уйдет она насовсем. Но рыжий тут рядом пыхтел, и сторожа на воротах слушали, так что мне взад ходу не было.

— Ступай к тому, на кого орать будешь, — повторил я. — На меня только одна баба орать право имеет, матушка моя. Если надумаешь извиниться, мы на крыше. Пошли, Голова, чего рот раскрыл?

Ну чо, потащил я его вверх. Позади тихо было. Все, решил я, беда, сам себе жизнь поломал, родную душу от себя прогнал.

— Ну ты мужик, — наверху похвалил меня рыжий.

Стали мы дальше жевать. Хотя, честно сказать, разговор как-то не шибко клеился. И вдруг — шаги позади, легкие такие, я их из тысячи узнаю. Вскочили мы, стоим, как два дурня. Иголка носом хлюпает, глазья в слезах.

— Ты прости, Славушка, — говорит. — Некуда мне без тебя идти.

— Иголка, ты садись, кушай, — сказал я. — Кушай себе тихонько, не торопись, тебе вон жир нагулять надо…

— Ой-ой-ой, — засмеялась она, язык показала. — Ты меня на убой откормить решил или зубы заговариваешь? Я с вами все равно пойду, вот так.

Тут, ясное дело, у меня опять ухи вспотели:

— Никуда ты с нами не пойдешь. Возвращайся лучше на Пасеку.

— А что я там забыла-то? Голова, ты ему зачем подмаргиваешь? Вы без меня в подземелье уже слазили? Хорошо слазили, удачно? Едва не погибли. А без меня на мусорный комбинат вам не попасть.

И замолчала себе, будто и не говорила. Сидит, кусочки мелкие с хлеба щиплет, поет чо-то тихонько. А мы с Головой, ешкин медь, ну чисто два пня с глазами, друг на дружку вылупились и молчим. Ну чо за жена такая умная мне досталась?

Тут я себя маленько за ухо ущипнул, потому как некультурно девку женой своей называть, ежели ее под венец не водил. Стало мне маленько грустно. Все же я надеялся, отец нас венчать будет. Только зря надеялся, теперь разве что у Химиков или на Автобазе к попу на поклон идти. Так что пока не жена. А что по малинникам жомкаемся — так то не в счет.

— Выходит, ты с Чичем сепаратно заодно? Оба знали про трубу, а в промзоне двести лет никто слыхом об ней не слыхал? — хитро так сощурился рыжий.

Рыжий — он тоже умный, не зря его отец Головой назвал. Ну, то есть назвали его так, потому что башка была как желудь и набок висела на шейке тоненькой, но вышло складно. Рыжий про то вспоминать не любит, ага, кому ж понравится вспоминать, как его удавить в люльке хотели?

— Про трубу не знала. Про Чича кое-что знала, вот так, — засмеялась Иголка.

Сидели мы втроем на самом краю крыши, отсюда большой кусок Чагино было видать. Окружную канаву видать, что вокруг Автобазы против скорлопендр вырыта. В канаве ночь и день горюн-трава тлеет, бабы косят, сюда свозят. Смердит не слишком симпатично, зато гадины эти с Пепла не пролезут. Да и котяхи не сунутся, огонь Спасителя нечисть не жалует.

А нас наверху в темноте, за дымом и не видно. Кушали и думали, следили, чтоб никто не подслушал. Сидели и ждали, пока нас позовут. Потом пришел брат Головы, много чо рассказал.

На Базаре народ шевелился, гудел маленько, потому как богатого маркитанта Рустема патруль в промзоне подобрал. Лялякали торговцы всякое, боялись заразы новой. Вроде как цел Рустем, но стал как дитя малое, в штаны напрудил, да слюни текут, а глазья в разные стороны вертятся. Ничо путного не говорит, то лыбится, то плачет и к торговле вовсе стал непригодный. А еще двоих, Тимура и молодого какого-то парня, дохлыми нашли. Странно, сами в яму свалились, там, где бомба упала. Дык ясное дело, в ту яму навернешься — и хана, на дне арматура острая, клыки бетонные торчат. Собаки их нашли бабочками кровавыми облепленных. Уже вполовину погрызли их, ага, страшное дело. На Факеле у патрульных псы добрые, далеко чуют. Теперь все шептались, вдруг зараза такая, мозги плавит? А другие про нас шептались, видели, как мы вместе с Базара шли.

Третий день не вылазили мы с Головой с Автобазы, смолили катера. Меня механики не гнали, хотя особо не радовались. Многие прослышали, что отец родной с Факела прогнал. Прошедшим днем приходили Химики, мы с рыжим торговали гранатомет, как Иголка научила. Ох, до чего она хитрая, даже хитрее Головы. Дык Голова-то зажался гранатомет отдавать, вцепился — не оттащишь. Иголка сказала — куды тебе мортира такая в дороге, сам тощий, в ней с пуд весу, совсем завалишься. Вот так. Коли в караван нам не светит, пороха много не бери, требуйте лучше в обмен ружье с патронами, у химиков наверняка есть, и еще штуки всякие полезные. Только стойте на своем, на серебро не соглашайтесь. Серебром-то мутов не отгонишь!

Ну чо, верно все Иголка придумала. У меня аж ухи вспотели, пока рыжий торговался. Химики вначале ни в какую, но потом Голова им показал. Ох, тут глазья-то забегали. Короче, у нас теперь двустволка справная была, прям как у патрульных, да еще печенег, ага…

— Ой, хорош жрать, щас я тресну, — сказала Иголка. — Покажите лучше, чего накупили!

Открыли мы мешки, стали показывать. Она сперва губы надула, разругалась, мол, слабаки, мало товара из Химиков выжали. Но тут вспомнила, что голос подымать нельзя. И притихла. Термос мы выменяли редкий, где еще такое найдешь, чтоб жратву теплой хранить? Еще три тулупчика из собачьей шерсти выменяли — на снегу, ешкин медь, можно спать. Пороху взяли к самопалам, мыла, порошка против ран, еще топор закаленный, еще шлем против шамов. Ну чо, насчет шлема Иголка рыжему еще давно сказала, что ему в башке и до того защищать особо нечего было, а теперь и подавно. Рыжий тогда обиделся маленько, но быстро простил. Зато нынче Иголка его хвалить принялась. Это за то, как он умно порох у себя на Автобазе сменял. Ножи добрые взял, аркебуз с острыми болтами, а еще выменял у механиков свою же придумку — картечницу на восемь стволов. Ясное дело, заряжать ее долго, зато после ручку крутанешь, и — готово, котлеты из мутов. Помню, восемь раз Голова как шарахнул картечью — дурные вонючки как тараканы разбегались!