Елена Горелик - Не женское дело. Земля неведомая. Своя гавань. Лев и ягуар

Итак, Готфрид Лейбниц…

— Простите, господа, я должен был, наверное, с самого начала оповестить вас о своих подозрениях, — прежде всего он извинился. — Тогда, возможно, удалось бы избежать некоторых недоразумений. И все же я рад, что мое вполне фантастичное предположение оказалось верным.

— Почему же это вас так обрадовало? — спросил дон Альваро.

— В противном случае мне пришлось бы подозревать чертовщину, — улыбнулся герр Лейбниц. — Это уже гораздо хуже, согласитесь.

— В нашем случае, честно говоря, еще неизвестно, что хуже, — мрачно проговорил Влад. — Люди, которые перебросили нас сюда… Гм… Ну ладно, о мертвых или хорошо, или ничего. А мы не пытаемся устроить здесь некую копию своего мира. Мы пытаемся выжить в этом. И, по возможности, избежать многих ошибок, которых наделали наши предки. То есть ваши потомки.

— Это не застрахует вас от совершения иных ошибок, — мягко ответил Лейбниц.

— Не застрахует, верно. Но мы хотя бы отчасти знаем, чего точно не нужно делать.

— Неужели в вашем будущем настолько плохо?

— Не так уж оно и плохо, — с невеселой улыбкой ответила Галка. — Однако есть там некоторые нюансы, от которых стоило бы избавиться. Тогда оно было бы намного лучше…

Разговор вышел очень непростой, Галка весь вечер потом сомневалась: к добру это или нет? Но в итоге пришла к выводу, что нет в этом ничего плохого. Герр Готфрид за время пребывания в Сен-Доменге показал себя как достойный человек. И коль дал слово хранить тайну, будет хранить. Все же мадам генерал чувствовала некую неловкость. В самом деле, стоило бы пораньше намекнуть Лейбницу на истину. Только намекнуть. Ибо услышь он эту истину от постороннего человека, так сказать, в готовом виде, не поверил бы ни в жизнь. Счел бы, что его дурачат. Он признался, что и сам себе поверил с большим трудом. Но теперь, зная правду, пообещал более тщательно продумывать все свои усовершенствования. Как раз на предмет избежания ошибок, допущенных в неведомом ему и уже таком далеком мире.

«Лейбниц не подведет, это я знаю точно, — думала Галка. — Математик, преподаватель, юрист. Малость идеалист, как большинство настоящих ученых. И, что самое интересное, глубоко верующий человек. В отличие от некоторых ученых моего времени, уверенных, что раз ни один прибор не подтверждает наличие совести, то ее не существует… Вера и Знание, как говорит отец Пабло. У нас их стравили между собой, развели в разные стороны. Здесь еще возможно исправить эту грубую ошибку. Придавить мракобесов от церкви, не допустить появления подобных типажей в науке. Но сколько же сил, сколько лет уйдет на это!..»

Перед ней на столе лежало письмо со сломанной печатью. Письмо, которое на днях со всем почтением принес в Алькасар де Колон капитан французского военного флота. Месье офицер засвидетельствовал свое почтение даме — главе государства. А заодно передал шкатулочку. В которой лежали это письмо и подарочек — изготовленный французскими оружейниками кремневый пистолет с рукоятью красного дерева, чудесной насечкой на стволе, богато инкрустированный золотом и мелкими рубинами. Словом, минимум эффективности, максимум выпендрежа. Галка сочла нужным отдариться: зашедшему на следующий день офицеру была вручена похожая шкатулочка, только лежали в ней ничем не инкрустированный карманный револьвер системы Ламбре, несколько коробочек с патронами, краткая инструкция по эксплуатации данного оружия и ответное письмо. Как там его величество будет осваивать револьвер, Галку не волновало. Главное, что он наверняка разгадает нехитрую символику подарка: минимум выпендрежа, максимум эффективности. Неплохое смысловое дополнение к ее письменному ответу. Впрочем, ничего особенного там сказано не было. Как и в самом письме.

…Перемена настроения в Мадриде, на мой взгляд, кратковременна. Однако с устранением королевы-матери от реальной власти возможен приход дона Хуана, равно недолюбливающего и Францию, и Австрию. Все же смею надеяться, что дону Хуану, как политику здравомыслящему, не придет в голову проявлять какую-либо враждебность по отношению к Франции и Сен-Доменгу. В противном случае торговля Испании с колониями Нового Света может прийти в окончательный упадок. Разоренная войной и расточительством двора страна, уже фактически потерявшая свою богатейшую колонию, не выдержит такого удара. В Мадриде это понимают, а из сего понимания как раз и следуют упомянутые мной перемены.

Что же касаемо наших северных границ, то тут я должен выразить некие опасения. Не слишком приятно видеть хозяину дома, когда два соседа затевают драку едва ли не у него на пороге. Притом, если они оба уже начинают, если так можно выразиться, подготовку к драке, бросая камни в его окна. Его величество Карл Английский, уже не раз враждебно высказывавшийся по отношению к Франции и ее союзникам, не так давно позволил себе довольно резкие выражения в наш адрес. Он распустил парламент, отказавший ему в выдаче требуемой суммы из государственной казны. Благодаря этому ходу кое-что ему все же удалось получить, но далеко не все требуемое. Часть из этих денег тут же были потрачены на увеселения и содержание неких придворных дам. Прочее было отдано герцогу Йоркскому на оснащение флота. Не рискну точно сказать, какая часть сих денег действительно пошла на указанные цели, однако меня беспокоит тот факт, что в настоящий момент все имеющиеся в английском флоте двадцать пять линкоров сосредоточены в Портсмуте. Тогда как большая часть нашего флота находится в Средиземном море. Дабы удержать кузена Карла от соблазна перейти от слов к делу, я пожаловал командору Дюкену звание адмирала Брестской эскадры…

«Вот ведь… нехороший человек! — едко усмехалась Галка, перечитывая эти строки. — Когда не надо, Дюкену сразу его вероисповедание припоминается. А как жареный петух в одно место клюнет, тут же бегут к старику с адмиральским званием на тарелочке с золотой каемочкой… Не знаю, как Дюкен, а я бы уже послала их на три веселых буквы. Вместе со званием и тарелочкой… Но вот сборы англичан — это сто процентов не против Франции. Тут дражайший кузен нашего „доброго друга“ разорится штаны отстирывать. Сам же превратил английский флот черт знает во что, а у Франции линкоров уже сейчас почти в три раза больше, и строятся новые… Штатгальтер Вильгельм вовремя предложил этот договор. Голландцы тоже меркантильные сволочи, но им хотя бы не слишком часто приходит в голову гениальная идея кинуть партнера, чуть только переменится ветер. Особенно когда торговля с этим партнером приносит им немалую выгоду. А намек его величества я поняла. Тонкий такой намек на толстые обстоятельства…»