Станислав Шуляк - Непорочные в ликовании

— Почему?

— Я другая.

— Это я понял. Но почему?

— Я теперь не одна.

— Кто у тебя есть? — нахмурился Ф.

— Может, тебе это будет неприятно… У меня есть мои ребята, о которых я должна заботиться, потому что без меня они пропадут. Или, по крайней мере, им будет гораздо труднее.

Ему это не было неприятно, ему это было никак, пожалуй; хотя он ожидал услышать другое, и даже приготовился к тому своим внезапным и мгновенным напряжением.

— Театр, театр!.. — пробурчал он.

— Ты от этого слишком далек, Ф.

— Ты тоже далека, — возразил он. — Ты всегда была слишком в себе, в своих ощущениях и переживаниях. Ты сейчас прилепилась к этому, и тебе кажется, что ты вся в этом без остатка. А это самообман, и самое смешное или грустное, что ты это чувствуешь. Не можешь не чувствовать.

— Ты очень жесток, Ф., - помолчав, говорила Ванда.

— Разве ж это я жесток? — пробормотал Ф.

Он вдруг заходил по гостиной, он не знал, куда ему девать свои руки, быть может, это они во всем виновны, его руки, это им все что-то надо, что-то щупать, что-то ощущать, что-то теребить или бередить, чем-то наслаждаться… Так все и будет мир играть на засурдиненных моих нервах, сказал себе он.

— Я устала привыкать к тебе, отвыкать от тебя, потом снова привыкать, потом снова отвыкать. Я ничего этого уже не хочу. Мне это не нужно. Мне нужно не это, — сказала Ванда.

— Что тебе нужно? — спросил он.

— Ф., я наркоманка, — печально сказала она.

— Не верю, — покачал головой он.

— Ты не веришь, потому что решил, что я колюсь или нюхаю кокаин. Нет, это не то. Я сделала несколько спектаклей. Меня знают в этом городе. Обо мне пишут в газетах. Но мне этого мало. Мне кажется: вот я выпущу еще одну премьеру, и все займется, все подхватится, все вспыхнет… Всего лишь еще одна премьера — и все разгорится!.. И я готова работать для этого как сумасшедшая, как одержимая!.. Мне нужно лишь, чтобы на меня, нет — на нас, обратили внимание. И только-то!.. Разве это так много? Скажи, Ф., это так много? Я готова для этого пойти на все, даже на преступление. Я готова продавать себя!.. Я готова продавать душу, как это ни смешно и ни банально звучит!.. Вот видишь, с кем ты связался, Ф.!.. Или хочешь связаться!..

— Ванда, я хотел бы помочь тебе. Я очень хотел бы помочь тебе!.. — сказал он. — Если бы я мог, конечно…

— Чем же ты можешь мне помочь? Чем можно помочь наркоману? Понюшкой кокаина?

Ф. засунул руку к себе в карман.

— Но это еще не все, — сказала Ванда. — Нам предложили гастрольную поездку по ряду европейских стран на два месяца. Мы очень хотели поехать, мы хотели вырваться из этого ада, из этого безумия. Нам была обещана эта поездка. И вот сегодня совершенно неожиданно я получаю отказ. Представляешь? Нет, ты можешь себе это представить, Ф.?

Ф. молча вытащил пачку долларов и веером, будто карточную колоду, разложил ее на диване. Сам отвернулся и сел на стул возле стола.

— Что это? — воскликнула Ванда. — Деньги? Ты разбогател?

— Ну, это отнюдь не богатство, — снисходительно отозвался Ф.

— Я понимаю. Я имею в виду, что ты стал зарабатывать деньги. Ты хочешь отдать их мне? Нашему театру?

Ф. внутренне поморщился, но промолчал.

— Слушай, ты мог бы быть нашим меценатом. Это было бы написано на афишах. Весь город бы узнал об этом. Ф. - наш меценат! Представляешь? Нет, ты, правда, хочешь отдать это мне? — говорила Ванда.

Ф. собрался было сказать, что хотел бы отдать ей не только деньги. Что деньги? деньги — мусор, деньги — хлам, деньги — говно, независимо от того, как они ему достались и как они вообще достаются, он хотел бы ей отдать… Он, впрочем, подавил свой бесполезный монолог в самом зародыше. Он хотел было еще посмеяться над собою, хотел было посмеяться над собою Ф. смехом лютого безразличия.

— Странно, — сказала Ванда и сама расхохоталась вдруг. Расхохоталась звонко и беспокойно.

— Что? — спросил Ф.

— Сегодня все мне предлагают деньги. Или не хотят с меня их брать. Какой-то особенный день!..

— Кто же эти все? — Ф. говорил.

— Нет, этого не рассказать, — качнула головою она.

— А ты попробуй, ты хорошая рассказчица, — предложил Ф.

Ванда хотела что-то ответить ему, но не успела. Во дворе был шум, будто въехал автомобиль, на мгновение осветилась занавеска светом фар, и загремело что-то там, внизу. Ванда подошла к окну, Ф. сидел, не шелохнувшись.

— Там какие-то придурки въехали в дерево, — сказала она.

— Не высовывайся, — ответил Ф.

Хлопнули двери автомобиля, кто-то возился внизу, в полумраке двора, бормотал что-то или бранился. Ф. уже усмехнулся принужденной и напряженной своею усмешкой.

И вдруг они услышали.

— Ванда! — кричал Ш. Он стоял, пошатываясь и за капот машины держась рукой своей неуверенной. — Ванда! Слышишь? Ты скажи этой суке, что он сука! Феликс, подтверди!

— Сука! — крикнул и Мендельсон.

— Это ты привел их? — спросила женщина, к Ф. обернувшись.

— Отойди от окна, — с усмешкой говорил он.

Ванда отошла в глубь гостиной, и как раз вовремя. Стекло зазвенело, посыпались осколки стекла вниз, потянуло холодом, и слышнее сделалась брань гостей их непрошенных.

— Попал! — крикнул Ш.

— Великолепный бросок!.. — подтвердил Мендельсон, мочась на колесо. — Сука! — крикнул он на всякий случай еще раз.

— Чтобы Ш. вдруг не попал?!

— Нет, это невозможно, — говорил товарищ его. — Сука! — снова крикнул он, рукою держась за автомобиль. Мендельсон был корректен, дружелюбен, покладист, как никогда.

— Вот! — крикнул и Ш. — Слышала? Она слышала! Кто сука?

— Ф. - сука! — пояснил Мендельсон.

— Громче! — потребовал Ш. — Чтоб они слышали!..

— Ф. - сука! — заорал Мендельсон. — Сука! Сука! Сука!..

— Ванда! — крикнул Ш. — Ты скажи ему, что я его не боюсь! Если я его увижу — ему конец! Сука! Сука!

— Господи, — сказала Ванда. — Какой кошмар!..

Ф. промолчал.

— Ф.! Ты там? — крикнул Мендельсон, застегивая брюки. — Не прячься за бабу! Выходи! Спрятался за бабу и думает, что спрятался навсегда. Ты не спрятался навсегда! Врешь! Ты спрятался не навсегда!..

— Он не выйдет! — сказал Ш. — От человека до подонка один шаг. И он уже сделал этот шаг! Он сделал свой шаг! — крикнул Ш. И невозможно было прекословить его убежденности. Он всегда в жизни искал и жаждал бича божьего, он судьбу искушал, он отличался дерзостью и своенравием. И вот теперь было ли все нынешнее бичом божьим, или это было божьей случайностью в рамках прихотливого и нежданного выражения? Ответа он не знал, а может, его и не существовало, никакого ответа. Ответа заслуживает лишь тот, кто ставит вопросы, равноценные самой жизни. Впрочем, это не значит, что он получает какие-то там ответы. И от кого, собственно, он может их получать? Небеса пусты, земля пуста, пещеры подземные ненаселенны, и лишь человечишки ничтожные оживленно кишат по-над скудной почвой, и только дела их убогие составляют все наличное достояние мира…