Иван Петров - Все, о чем вы мечтали

Как в парке хорошо! Когда-то с мамой там гулял, в чистеньком костюмчике, румяный бутуз. С мамой...

И здесь проходили... много раз...

Отец погиб, когда мне было пять, пятого мая. Мама от меня не скрывала, помню - все лето плакала по ночам, думала что сплю, не услышу, маленький. Спал, но урывками. Слышал.

Я его почти не помню, только фотографии иногда отогревают память. Самый конец второй чеченской, не слишком знаю даты, может даже после. Хотя вроде война и не прекращается, только сдвинулась в Дагестан. Постоянно в командировках. Через полтора года приезжали его друзья, привезли второй орден. Вроде должны были вручать в военкомате, но нам отдали так. Нам все равно. Папа был капитаном.

Жалко, что больше не приезжали, я бы сейчас расспросил... У отца было много друзей, искал дома адреса, но не нашел... Может, еще приедут, я живу в нашей квартире, адрес не изменился.

Хоронили в закрытом гробу, том, что называется цинковым. Большой деревянный ящик с двумя ручками-досками, мне он показался огромным, может, цинковый был внутри? Маме открыть не разрешили. А в могилу опускали обычный гроб. Почему так? Так запомнил. Шел сильный дождь и было очень холодно, мама одела на меня куртку и ее потом пришлось выкинуть - испортилась, размокла. А я заболел.

И вообще - как будто осень, раскисшая земля, засыпанная старыми перепрелыми листьями, какой-то папин друг, что-то обещавший - он потом на поминках ко мне подсел, что-то мне говорил. Не помню. Их несколько было, но запомнился этот...

Мама работала учительницей - далеко, в центре, там больше платили. А я пошел в нашу, в сотне метров от дома. Это если знать и по тропкам, между домов, наискосок. Пока деревья не поднялись до четвертого этажа, из окна на кухне были видны окна младшего класса, где я учился до четвертого. Можно было сидеть до последнего, наблюдая, как класс наполняется и, сломя голову, добегать за пять минут к первому звонку. А когда поднялись - видно стало только зимой, через торчащие голые ветви, но это потеряло смысл, уроки начинались в разных кабинетах, по предметам. Все не углядишь.

Мама умерла, когда мне было двенадцать. Почти. Пятого декабря. Врачи так и не определились с ее болезнью. Говорили, что рак, а в заключении о смерти - оторвался тромб. Почувствовала себя плохо, пошла в поликлинику, оттуда отвезли в больницу. Я нашел ее почти ночью, часов в одиннадцать. Не помню, как прорвался. Как-то смог. Лежала в огромной палате, человек на тридцать, четыре ряда коек, она, по-моему, пятая во втором ряду, справа, почти в центре под тусклым плафоном. Увидел одиноко сидящую на койке старушку, сгорбленная спина, круглая (я со спины шел). И седые пряди, собранные за ушами. Я не чувствовал, что мама седая, пока мы жили вместе. Ей было тридцать шесть.

Такая беспомощность в глазах, такое отчаяние в них было. Потом шутила, отправляла домой, шептались. Все хорошо, сыночка. На другой день отловил врача. Толстый, уверенный в себе кот, усики на бело-розовом лице, излучающий профессиональную благость. Что-то было у меня во взгляде. Не стал со мной сюсюкать. Тридцать тысяч ему - и перевод в двухместную палату, список лекарств. За неделю разберемся, приведем в порядок, постараемся, ничего страшного. Все нашел, достал, купил, привез, сгрузил, передал в руки. Каждый день - все хорошо, вот-вот, вот сейчас... А мать не хотела меня пугать - я был так горд - двухместка, все лекарства, обещают! Шутила. Сыночка. За день до выписки в восемь утра звонок - ваша мама умерла, рак. А я вчера в девять вечера c ней расстался. Когда приехал, этот вышел из кабинета ко мне в коридор и предложил вернуть тысяч пять за недоиспользованную палату. Пересчитает. Лекарства исчезли, даже использованные упаковки. Я отказался.

На похороны приехали две старухи из маминой школы.

Очень помогли, без них мне не выдали бы тело.

А я стал взрослым.

Недавно по ящику видел - новый главврач больницы, фанфары! Этот...

Без вариантов. Дальше - детский дом.

А на могиле у матери только деревянная коробка, сжимающая глиняный холмик, и бетонная табличка под сугробом.

Надолго ли? Столько заброшенного насмотрелся, пока пробивал захоронение.

И концов потом не найдешь, система.

Памятник сразу нельзя - земля должна просесть, да и деньги кончились в ноль.

Земля! Земля дорогая! Жилье! Жилье элитное!

...Больные... И это не лечится.

Из квартиры выкинут, все выкинут, что смогут - продадут, память растащат...

Как и не было нас...

Может быть, фотографии удалось бы спасти и ордена отца. Не уверен.

Пару дней не ел. Потом взял старый бронзовый подсвечник (был такой) и пошел продавать на рынок.

А эти зашевелились - то ли в школу сообщили, то ли школа. Участковый, тетки какие-то с халами на головах - от непонятных организаций. Зачастили. Бесцеремонные, как и нет меня, по комнатам пройдутся оценивающе, сиротку пожалеют, еще раз пройдутся. Тот же подсвечник покрутили - мальчик, а откуда он у вас? Поприкидывали.

Вообще - полная хана, без шансов, неделя оставалась, а то и меньше.

Но мне повезло. Он приехал.

Внук маминого троюродного брата, единственный родственник, адрес которого я нашел и которому успел отбить телеграмму в Ярославль.

Моему племяннику было за сорок. Высокий (мне все высокие) тощий мужик с хорошим, но испитым лицом, в заношенном мятом костюме. Единственном. Да - пьющий. Да - нищий. Я ему буду благодарен всю жизнь. Не забуду.

Что делать он не знал, но знал я, и мы начали оформлять опекунство. Полгода бились вдвоем, я руководил. И у нас получилось. Я чуть не подох под горой этих бумаг, но удалось набрать денег на юриста и мы справились.

Памятник на могилу я поставил через полтора года. Скромный, да...

Подсвечник помог. Естественно, на рынке его у меня отобрали, но - дальше события стали цепляться одно за другое, появились знакомства - сначала - на поесть мне и на рюмку Николе (так зовут мою единственную родственную душу), потом на погашение накопившихся долгов по квартплате, потом на юриста, потом еще. Живем.

Подошли втроем: один взял с аккуратно расстеленной газетки мое единственное бронзовое имущество, покрутил в руках и пошел себе. А двое остались меня придержать. Окружающий народ отнесся с пониманием и не протестовал. И быть бы мне битым попусту, если бы не Фарид. Во-первых - не дал малышевским меня запинать за то, что я Тельману успел дать в глаз, а тот не ожидал подобной прыти от цивильного ребенка. А во-вторых познакомил с командой. Нас три молодежных команды на рынке, моя - из беглых детдомовских и беспризорников. Бомжи, короче. Две другие - из местной городской околорыночной гопоты и - национально ориентированная, без русских. Кавказ, ребята натаскиваются, у них свой тренер. И у гопоты - тренер. Только мы бесхозные. Погрузка-разгрузка, принеси-подай, не воруем. Не наш профиль.