Сергей Бузинин - Отпуска нет на войне

Отзвучали последние аккорды, двор наполнился степенной суетой, а Кочетков по-прежнему, молча стоял у порога, уткнувшись лбом в дверной косяк. Наконец он обернулся и обвел комнату невидящим взглядом.

- Всеслав Романович, вы там что-то про английскую птицу говорили, не сочтите за труд, приведите эту птаху сюда, а я пока, найду чем лицо прикрыть… Да! Вот еще что хотел спросить, а давно ваш менестрель подобные вирши слагает? Он ведь, вроде бы еще и во время плаванья матросов песнями тешил?

- Ну, про его корабельное… творчество, — едва заметно улыбнулся Арсенин, — я вам вряд ли поведаю. Не прислушивался. А пока нас по Африке судьба бросает, так постоянно что-нибудь, да напевает. Вот и намедни, проезжал мы мимо фермы одной. Лев как увидел хозяев, меж строений сожженных на деревьях развешанными, так лицом почернел, а вечером, на бивуаке песню и сложил…

- Арсенин, задумавшись, разгладил усы, после шутливо хлопнул себя по лбу и, приняв позу чтеца-декламатора, произнес чуть нараспев:

Закончив читать, Всеслав смущенно улыбнулся:

- Не Пушкин, конечно, и даже не Тютчев, но на мой плебейский вкус вполне хорошая песня. Александр Шульженко, ну тот штабс-капитан, что у Терона в коммандо партизанит, даже прослезился, как её услыхал. А на ваш вкус, каково вышло?

- И в самом деле, душевная песнь получилась, — задумчиво обронил Кочетков. — Только одно меня смущает: стихи в подобном размере никто из господ пиитов не слагает, ни в нашем Богоспасаемом отечестве, ни за пределами его. Никто. А уж я, поверьте мне на слово, толк в этом деле знаю, со многими поэтами знакомство водил….

Небольшая прозрачная заводь, словно не желая впускать в себя мутно-желтую массу проносящуюся мимо, надежно отгородилась от основного русла реки камышами, и теперь красовалась под солнечными лучами, преломляя их о свою сверкающую поверхность и превращая свет солнца в мириады мельчайших бриллиантов.

Маленькая рыбка, устав бесцельно сновать по дну, уткнулась носом в самую грань воздуха и воды и любопытно уставилась на человека, стоящего на коленях перед зеркалом заводи.

Тот, не обращая внимания ни на рыбешку, ни на окрестные красоты, переводил удрученный взгляд со своего отражения в воде на кусок металла, зажатый в руке. Огорченно вздохнув в очередной раз, Пелевин с досадой сплюнул, провел ладонью по наполовину выбритому лицу и уселся на камень. Неделя, определённо, не задалась.

Всё началось с того, что он поверил Гаитомбе — тощему, вечно унылому готентотту, по секрету, поведавшему благую весть о золоте в ручье на юге от Ломами. В результате он протопал почти полторы сотни миль только для того, чтобы в конечном итоге выяснить, что на дне и берегах ручья полно кварца. А золото в ручье Квазулуду если и водится, то выудить его возможно только с помощью промышленной драги и двух десятков рабочих. Правда, если пользоваться лотком и такой-то матерью, прибылью будут лишь новые мозоли. Мысль вернуться и вбить Гаитомбе его благую весть в глотку он благополучно похоронил. Во-первых, потому, что до черного пропойцы куча миль пути и несколько дней времени, а во-вторых — сам дурак.

На всякий случай, надеясь на великий русский авось, Пелевин три дня ползал по берегам ручья, но когда последние надежды растаяли, словно утренний туман с появлением солнца, плюнул на все и собрался в обратный путь.

Тут ему не повезло во второй раз. Не успел он отойти от злополучного водоема на десяток миль, как наткнулся на два десятка зулусов, решивших предаться старинной русской забаве под названием «зипуна добыть». Правда, в Центральной Африке исконное развлечение ушкуйников величали несколько иначе, но менее опасным оно от этого не становилось. Особенно для тех, кому не посчастливилось оказаться в роли жертвы.

Согласно установленным канонам, разбойники из более цивилизованных мест обычно ставили незадачливого путешественника перед выбором: «жизнь или кошелек», однако зулусы в силу удаленности их от цивилизации и тотальной безграмотности, о необходимости предложения альтернативы не ведали и желали получить всё и сразу. По их мнению, голова Пелевина послужила бы прекрасным украшением для кольев ограды кораля, а кошелек… Да мало ли, для чего может пригодиться горсть-другая монет? Той же огненной воды, к примеру, купить, потому как Желтый Слим с одноименного ручья вконец оскотинел и за чернокожих братьев, приведенных в рабство, сивуху больше не отпускает.

В корне не согласный ни с отсутствием выбора (да и буде таковой предложен, он был бы из-за скудости вариантов, с негодованием отвергнут), ни с перспективой полного отсутствия перспективы, Алексей привел контраргументы, и это стоило ему двух дней практически нескончаемого бега по пересеченной местности и полусотни патронов.

И вот когда в воспитательной беседе с чернокожими охотниками за чужим добром была поставлена жирная красная точка во лбу последнего преследователя, и Алексей устроился на заслуженный отдых на берегу симпатичной (а главное — чистой!) заводи, он умудрился сломать золингеновскую бритву, вечную по определению. А выбрить успел только половину лица. Левую.

Тоскливо озирая окрестности, Алексей потянул к себе потрепанный в походах рюкзак, намереваясь достать кисет. Он заранее предполагал, что коли всё идет наперекосяк, то и кисет либо окажется развязанным, либо порванным, либо еще какая напасть приключится и табака там не будет. К его счастью кисет был целым и полным. Только мокрым. Видимо, намереваясь побриться, Пелевин кинул рюкзак, не посмотрев, куда кидает, и теперь один край вещмешка ласково омывали теплые воды заводи. Возведя очи горе, траппер стал собираться в путь, и тот факт, что чубук трубки задумчиво жует Бирюш, воспринял уже абсолютно философски.

Он успел пройти почти полторы мили, когда наткнулся на парочку то ли очередных несчастных, поверивших Гаитомбе, то ли просто дезертиров. Пока он прикидывал, сможет ли обойтись одним ножом (после размолвки с зулусами патронов оставалось маловато) незнакомцы приблизились почти вплотную. К удивлению Алексея, парни вполне мирно обменялись с ним новостями, а прощаясь, даже угостили сигарой.

В предвкушении удовольствия, Пелевин зашарил по карманам в поисках спичек и пребывал в столь благостном состоянии очень долго — целую минуту, а может и две. В общем, до тех пор, пока не раскурил подарок и не сделал первую затяжку. Откашлявшись и утерев слезы, он пристально взглянул вслед удаляющейся парочке и искренне поблагодарил Создателя, что не довелось биться с теми на кулачках. Тот, у кого доставало здоровья травиться подобной гадостью регулярно, мог стать опасным противником. Хотя, с другой стороны подарок пришелся весьма кстати. Сигары хватило до самого вечера, потому как, сделав одну-две осторожные затяжки, Леша прятал затушенный окурок в карман и на ближайший час тяги к траве-никотиане не испытывал.