Людмила Белаш - Имена мертвых

— …но я пошла к Лоле, а потом к отцу. Наверное, не стоило так поступать.

— Я вряд ли ошибусь, Соль, если предположу, что профессор кое-что велел тебе сделать. Или попросил.

— Да… — Марсель без всякой надобности посмотрела в вазочку с мороженым, превратившемся в жидкие сладкие сливки цвета крови с молоком. — Но я… боюсь его…

— Соль, когда у тебя болит зуб, ты идешь к стоматологу. Когда болит душа, идешь в церковь или к любимому. Так вот, профессор — единственный на свете врач, который поможет тебе выжить. Как ты хотела провести оставшееся время?

— У меня дела, — увильнула Марсель от прямого ответа. — Я займусь ими, а потом… Ты можешь проводить меня? побыть рядом?

— Соль, будь взрослой. Ты все должна делать сама.

— Ну хорошо… — Марсель насытилась, хотя почти не тронула мороженое, и если огорчилась на отказ Стины, то немного. Чудно! и расставаться жаль, и тянет к новой встрече, с Тьеном. Неважно, что с ним нельзя быть откровенной.

— Я позвоню тебе, ага? увидимся?

— Как только сможешь. Я всегда помню о тебе, в любое время… вот, возьми визитку.

— Бабушка, пока ты в Дьенне — сходи в замок. Сходи, пожалуйста. Сегодня день такой хороший, ясный…

«Стина, ты переутомилась. Давай-ка прогуляемся, к замку сходим…»

«Я лучше душ приму и лягу, Герц».

«Вот увидишь — тебе станет легче. Там славное место».

— Спасибо за совет, Соль. Похоже, ты впрямь знаешь больше, чем прежде.

— Я слишком долго не работал в Дьенне. Здесь опасно. А профессору ты объяснил, в чем дело? Нет?! И кончен разговор. Не раньше, чем он даст «добро».

— Некогда извещать его, — напирал Клейн. — Пока он вникнет, уйдет время, а девчонку пасут без отрыва. Если ее схватят и начнут пытать, у нас забот прибавится всемеро. К тому же я обещал выручить ее.

— А кто тебя просил обещать?! Почему ты не грохнул ее на асьенде? Всего-то надо было спуск нажать!

— Потому, почему и ты. Дети ведь. А мы не из тех, кто направо-налево лупит без разбора.

— Да, и я хорош с тобой на пару. Оставили работу недоделанной — теперь замазывай огрехи… Давай ее уложим, а?

— Терминадос хоть было за что, а ее? Нет уж, сцепились — волоки. Если мы ее в живых оставили, так тому и быть.

— Понравилась, что ли? — скосился Аник.

— На женщин я не жадный. Я из принципа. Пусть живет, замуж выйдет, деток родит. Какое право мы имеем девушку судьбы и радости лишать?

— Ой, иди ты с моралью! Загвоздка ты моя… — Аник посмотрел вдоль улицы. — Надоела мне эта кровища. Не к душе. Лет бы на восемь перерыв устроить. Я бы цветами занялся… Не хочу учить Марсель стрелять. Девушка в доме появилась, а мы будем жить по-старому? И ты тоже, — вдруг озлился он, — разъехался ей про меня рассказывать! Что, в другой раз про наш туризм?!. Хреново, мон ами, если нам нечем больше хвастаться! И девушка за это нас полюбит?!

— Ну, будет, — молвил Клейн, подавляя стыд. — Зарок — больше тебя подкалывать не стану. Только тэт-а-тэт.

— И то хорошо. — Аник, нахохлившийся было, остыл. — Теперь дело. Я возьмусь, но в виде исключения, учитывая обстоятельства. Под твою ответственность, договорились? Мне нужна позиция — потише, побезлюдней, и чтобы маноанцы вышли на меня.

— И где я найду такую?! — возмутился Клейн.

— Где хочешь. Я специалист, и у меня есть профессиональные капризы. И еще — все детали мы должны согласовать сейчас, чтоб больше не встречаться. После акции я должен отъехать часа на два, на три.

— Куда?

— Мне будет контрольный звонок в голову, надо его поймать. Потом объясню.

Они развернули карту Дьенна, вспомнили и обсудили по ней всяческие переулки. Когда выбрали объект, Клейн поехал осмотреть его на месте, а Аник — на вторую квартиру, записанную на Клауса Люмерта.

Это было дешевое жилье на одной из темных улочек Монгуардена. Зачем ее снимал сьер Люмерт, домовладельца не тревожило; квартиросъемщик платил в срок. Свой ключ от подъезда; можно без хлопот водить подружек.

Насвистывая нечто минорное, Аник выкатил из кладовки увесистый ящик вроде сундука на колесиках, отпер замок на крышке. Винтовка? нет, велика и тяжеловата. Он вынул длинный футляр, похожий на большущую готовальню, откинул крючочки.

Не любимый К-96, но его ближайшая родня. Модель 1899 года с трехсотмиллиметровым стволом. Не то макси-пистолет, не то мини-карабин. Десять выстрелов в магазине. Приставной двадцатиместный коробок был бы надежней… для тех, кто в себе не уверен.

Телефон промолчал в условленный срок; значит, Клейн убедился, что позиция в порядке.

Уложив инструмент, Аник сел к зеркалу, заглянул себе в глаза.

— Неохота? — негромко спросил он опытного забойщика, что смотрел на него из прозрачной глади. — Пушка — не жена, а схрон — не дом… Гнусная у тебя профессия, Аник. Но за нее тебя и подняли из ямы, верно? будь ты цветовод — так и остался бы в земле.

Парик, накладные брови и усы, очки. Надев голубую блузу колоколом, потрепанные джинсы и потертые ботинки, он осмотрел себя и подмигнул:

— Здравствуйте, я — Джон Леннон.

Закинул на плечо брезентовый ремень этюдника и вышел.

Спускаясь по лестнице, он бормотал под нос стишок из «Речных заводей» Ши Найаня:

От Авторемонтного Ана-Мария ехала трамваем № 13, постоянно чувствуя затылком взгляд терминадо, тенью следовавшего за ней из Мунхита. Никогда она не была столь беззащитной и обреченной, никогда ее так не тяготили ожидание и темный гнет неизвестности, и ни разу прежде время не превращалось в такую растянутую, до предела напряженную струну. «Не смотреть назад и по сторонам. Не глядеть на часы. Казаться рассеянной и беззаботной — как это тяжко! Скорей бы случилось хоть что-нибудь, лишь бы кончилось это мучительное наваждение!..»

Остановка «Площадь Аркераль». В этой части «Азии» она всегда бывала проездом. Треугольная площадь, откуда рельсы разбегаются в три стороны и куда с трех сторон вливаются автомобили. «Вперед неторопливым шагом, я никуда не спешу…» Сомкнутые темно-серые дома стояли стеной; казалось, площадь и сходящиеся к ней проезды выдавлены скупым резцом в сплошной массе домов, но давление камня в краях узких прорезей так велико, что края постепенно сближаются, заставляя людей и машины сжиматься на тротуарах и проезжей части.

Поворот направо. Переулок Белер. Здесь надвигающийся камень торжествует — переулок едва двухрядный, стиснут старыми шестиэтажными домами настолько, что тротуары не шире двух метров. В плотных рядах сплошной застройки странно, затравленно выглядит скверик — жалкая ниша между домами, с переулка закрытая чугунной оградой.