Сергей Булыга - Фэнтези-2011

Туманным утром вброд перешел Колдун ручей, выводя из леса свою дикую армию: седого медведя, кабана мохнорылого, игривую рысь, трех матерых волков и могучего лося. На берегу по-звериному от воды отряхнувшись, влез сохатому на спину, за рога крепко взялся, волков вперед пустил, тонким свистом с неба сокола позвал.

А Кузнец, дочь на хозяйстве оставив, вышел из дома за два часа до рассвета. Выворотил из-под углов кузни замшелые валуны, воды принес, раздул горн мехами, медные вентили поворотил, свежий пар в железные трубы пуская. Зашаталась кузня, закачалась. Выбил Кузнец окно, рычаги тайные нажал, скрытые пружины взвел. Приподнялась кузня, наросшую землю с себя стряхивая, дощатые пристройки, будто ненужную шкуру, сбрасывая. Выпростала наружу колеса, дунула горячим паром и покатила в горку, грохоча и поскрипывая.

Встретились Кузнец и Колдун на дороге, не остановились — спешили: сами наворотили, самим и править нужно.

Нетрудно оказалось Железного Хесима найти — не прятался он. Сидел в своем тереме за бревенчатой изгородью, с товарищами пировал, на охоту собирался. Когда тревожный рог на смотровой башне загудел, без опаски вышел к воротам, на Кузнеца и Колдуна с улыбкой глянул, кивнул им небрежно.

Не видел Железный Хесим ни самобеглой кузни, за близким перелеском остывающей, ни зверей диких, по траве и кустам прячущихся. А и увидел бы если, не испугался бы — хозяином он уже себя чувствовал, а чего хозяину в своих владениях бояться?

Вышли к Хесиму его люди — двенадцать человек, все крепкие, рослые, молодые, в кольчугах и шлемах, с кривыми саблями в руках, с колчанами у поясов, с луками за спинами. Недоуменно поглядели на гостей, выезд заслонивших, — это кто тут вообще? что за рвань чумазая? почему хозяин их терпит, прочь не гонит, не насмехается?

— Зачем пожаловали? — спросил Хесим, за ворота, подбоченясь, выступая.

— За платой пришли, — в землю глядя, кувалдой поигрывая, сказал Кузнец. — Давно пора было.

— И сколько же я задолжал? — ухмыльнувшись, поинтересовался Хесим.

— Все отдавай, что не твое, — сказал Колдун.

— А тут все мое, — засмеялся Хесим.

— Нет тут твоего ничего, — ответил Кузнец. — Нет и никогда не было.

— Может, и не было, да вот стало, — перестал улыбаться Хесим, губы поджал, лоб нахмурил. — Убирайтесь, старые, пока можете. Не уйдете сами, тогда я помогу.

— Экий грозный, — недобро усмехнувшись, буркнул Кузнец. Но отступился, шаг назад сделал, повернулся. За ним и Колдун попятился.

Долго смотрел им вслед Хесим, решал, дозволить ли этим двум жить дальше или проще будет расправиться с ними. На дружину свою оглянулся, руку поднял, из пальцев фигуру сложил. Безмолвную команду распознав, воткнули воины перед собой сабли, за луки взялись, стрелы из колчанов вынули, на тетивы наложили. Но только стрелять изготовились, как с неба, клекоча, рухнули на них рябые птицы — острыми когтями лица исполосовали, жесткими крыльями глаза исхлестали, шлемы посшибали, тетивы порвали.

Отбились, отмахались Хесим и его люди от взбесившихся птиц. А Кузнеца с Колдуном уж и след простыл — то ли в траве залегли, то ли в перелеске укрылись.

Зарычал разозленный Хесим, велел беглецов немедля найти и расправиться с ними. Сам первый пошел, саженной саблей помахивая, макушки с ковыля срубая. Далеко вперед вырвался — на лосиных-то ногах. Оглянулся, громкий шум за спиной услышав. Успел увидеть, как седой медведь, на дыбы встав, двух воинов под себя подмял, как огромный вепрь клыками живого человека поломал и в землю зарыл, как волки в ноги людям вцепились, как огромная пятнистая кошка в горло вгрызлась. Бросился было Хесим товарищам своим на подмогу — но поздно уж: миг, и нет дружины, вся полегла.

А тут и другой шум с другой стороны послышался: треск, хруст, скрип и грохот. Поворотился резко Хесим, уже не так в своей силе уверенный, увидал, как из перелеска, деревца ломая, кусты выдирая, выбирается железная избушка на огромных колесах с шипами: из трубы огонь рвется, из-под пола пар хлещет, а в переднем окошке лицо Кузнеца маячит.

Скакнул Хесим к терему своему, закричал в башенку, чтоб ворота готовились закрыть. Только зря — не остановили дубовые ворота железную кузню, ударилась она в них, да и сорвала с петель, на куски разломала. Понял Хесим, что и в доме ему не укрыться, прыгнул к кузне, надеясь достать Кузнеца если не саблей, то железной лапой. Но повернулась вдруг кузня, будто мельница ветряная, и вылетела из дыры в стене тяжелая цепь с пушечным ядром на конце, хлестнула Хесима, сшибла его. Проехали по ногам Хесима огромные колеса, железо сминая, лосиные кости ломая. Фыркнула ему в лицо кузня горячим паром, да и остановилась. Вышли из нее Кузнец и Колдун, встали над орущим Хесимом, к земле прижатым, переглянулись. Кузнец щипцы и кувалду поднял, Колдун остроту ножа на ногте проверил — сами наворотили, самим и править нужно.

Недолго они возились, не щадили пленника своего, воплей его не слушали. Содрали железо, выдернули спицы, проволоку вытянули, сухожилия звериные срезали, животные вены из-под кожи вытащили. Жгучими мазями раны закрывали, раскаленными печатями кровь останавливали. Как закончили всё, бросили Хесима на пол кузни — безногого, однорукого, едва живого — какой он был, когда они его впервые увидели. В терем поднялись, пленниц расковали, пленников из подвалов выпустили, велели им всё награбленное добро на улицу выносить и сроку дали до вечера. А как стемнело, вынули из раскаленного горна огонь и пустили его на терем — со всех углов…

— Они не стали его убивать? — спросил мальчик, когда старик закончил рассказ и глубоко о чем-то задумался.

— И сами не стали, и другим не позволили, — кивнул старик. — Они привезли Хесима на ярмарку и бросили его недалеко от места, где я продавал свои свистульки. Люди испугались — я видел, как некоторые из них, оставив товар, убегали, словно этот жалкий калека мог чем-то им навредить. А потом пришли те, кто собирался казнить Хесима. Но Кузнец и Колдун вмешались, запретили расправу.

— Почему?

— Не знаю… Может быть, они считали, что отбирать можно лишь то, что давал сам. Они взяли у Хесима железные ноги и лапу, но его жизнь им не принадлежала… А может, они решили, что смерть будет слишком легким для него наказанием… Посмотри на этого калеку. У него нет дома, он не может говорить, он ползает, будто червяк, и питается помоями. Летом он страдает от насекомых, осенью мокнет под дождем, зимой замерзает, а весной тонет в грязи. Все здесь помнят, кем он раньше был, и ненавидят его — норовят наступить, пнуть, обидеть…

— А может быть, Кузнец и Колдун оставили его жить, потому что надеялись, что он исправится и снова станет хорошим? — тихо спросил мальчик.