Сергей Булыга - Фэнтези-2011

Я даже не предполагал, что их так много — изгнанников. Тех, кого отверг Город. И как я теперь понимаю, отверг за их чистоту.

Мы все здесь калеки. Очень-очень много калек. У кого-то нет языка, и они молчат, но я общаюсь и с ними. Они подходят, гладят меня по плечам, по волосам, признаваясь мне в своей любви.

Это просветление, которое наступает только тогда, когда ты окажешься за воротами. Очищение. Все, все мы здесь добрее и лучше. Вряд ли мы были такими всегда. Я вот точно не был. Боялся показать свои чувства. Боялся лишний раз приласкать сестренку. Потому что знал, что ей жить в том мире, в котором нельзя расслабляться, раскрываться и показывать свои чувства. Потому что это может быть опасно и закончится плохо. А она постепенно отдалялась от меня, хотя для меня так и оставалась моим Хвостиком.

Я и здесь еще сдерживаю себя, по привычке, хотя с каждым днем мне все проще и лучше с моими друзьями.

Костры горят по всему лесу. Я чувствую эти костры. Я чувствую вечернюю прохладу, и мне уже не нужны глаза, чтобы наслаждаться закатом, — достаточно лишь чувствовать тепло заходящего солнца на щеке. Это тепло ушло с моей кожи всего лишь час назад, но сейчас ему на смену пришло другое — тепло от костра. Мой костер самый большой, и вокруг него сидят такие же изгои, как и я. Не знаю почему, но меня здесь уважают. Не просто любят — любовь здесь обязательна, — но и уважают. Слушают, внимательно слушают. Именно поэтому я стараюсь пореже говорить, чтобы не сказать какую-нибудь глупость.

Другие костры я слышу. Тепло от них до меня, конечно, не доходит. Но я слышу треск горящих сучьев. Слышу тихие разговоры. Слышу, когда кто-нибудь подбрасывает в огонь новые поленья.

Их сотни, этих костров. Они разбросаны по всему лесу. Они ждут.

И я верю, что грядет время перемен.

Я никому не рассказываю своей истории. Даже когда мои выжженные глаза под повязкой вновь начинают кровоточить. Зачем им знать о моей боли? Тут тысячи историй важнее. Сотни судеб трагичнее. Каждому из нас досталось от жителей Города. Впервые за много лет я не считаю, что моя беда важнее прочих. Впервые в жизни я не иронизирую над чужими несчастьями. Я воистину прозрел. От их горя у меня болит сердце. Они это чувствуют и потому подходят к моему костру все чаще. Глупые… отчего-то они решили, что я лучше их.

Моя ненависть в конце концов утихла. Ее победила любовь моих друзей, и я полностью растворился в их мире. Иногда меня резали воспоминания о прошлых днях, но я так тщательно старался втоптать их в самые дальние закутки души, что они стали бояться появляться на поверхности. Я стал понимать гораздо больше, чем раньше. Я стал совсем другим человеком. Я забыл о боли. О мести.

Пока в один из дней к моему костру не принесли умирающего. Он родился здесь, в лесу, и впервые за свою жизнь среди бела дня вышел на большой тракт. На беду, мимо шли повозки горожан. Неважно куда, неважно откуда. Мальчишку чудом отбили старшие товарищи. Но тщетно, я не смог ему помочь. И когда парень сделал судорожный предсмертный вдох, я почувствовал, как прорвалась столь тщательно выстроенная мною плотина терпения. В один момент все мои попытки забыть обесценились. Ярость и горечь перекосили мое лицо, и я глухо произнес:

— Мы должны отомстить.

Вокруг меня воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием костров да далеким тихим плачем. Я знаю, что все они боролись с такими мыслями, все они старались отгородиться от прошлого, находя утешение в кострах. Но все мечтали наказать Город.

— Он отверг нас, и мы ушли. Но он продолжает преследовать нас. Он опять вторгается в наш мир!

Мои слова придали мне сил, и я порывисто встал, почти не чувствуя ног. Справа меня подхватили сильные руки.

— Пришло наше время!

Говорят, южные фанатики бородатого бога после молитвы впадают в безумный транс, и им не страшны ни смерть, ни боль. Мне кажется, я вошел в то же состояние. Я знал, что меня слышат все мои новые друзья, я знал, что меня поддерживает каждый бродяга отсюда и до самых дальних костров. Я знал все ответы на любые вопросы.

— Настал и наш черед отправиться к ним! Мы идем на Город!

Мои слова подхватили тихие голоса у нашего костра, а затем они со скоростью пожара, от группы к группе, волнами разошлись по лесу.

— Они подарили нам любовь, — раздался чей-то робкий голос. — Может быть, не надо?..

Я вновь вспомнил сестричку. Мою маленькую, кареглазую сестричку. Единственного человечка, который был мне когда-то близок. И который позволил выбросить меня прочь из Города. Который не оказался рядом, когда я полз по раскисшей от дождя земле, а мои раны горели адским пламенем. Который не видел, как я бился в лихорадке в заброшенной норе. Где она была, когда я так в ней нуждался? Где? Или она, как и Город, не хотела видеть меня таким, каким я стал?

А потом я всей кожей ощутил, как веет холодом смерти от умершего у меня на руках незнакомого мальчишки.

— Мы идем на Город, — вынес я свой приговор.

Я чувствую себя частью реки. Частью могучего течения, плавно огибающего древние камни и великие деревья. Частью стихии, сметающей со своего пути все недостойное. Несущей очищение в те места, где вода приобрела запах болота.

Я слышу биение тысяч сердец. Слышу топот тысяч ног. Мы идем на Город. С каждым шагом мы все ближе. Мне даже не нужно видеть, чтобы чувствовать дорогу. Я нутром ощущаю, как окружает меня знакомый, но уже позабытый мир. Под моими башмаками стучат неровные камни главного тракта, а слух улавливает тревожный набат за городскими стенами. Я уверен: ничто не способно удержать нас, ничто не способно прервать наш очистительный поход. В небе грохочет гром, и нас накрывают тугие струи теплого ливня.

С каждым шагом мы все ближе к Нему.

Паника накрыла город удушливыми волнами страха. Кто-то бежал к ратуше, надеясь укрыться за ее толстыми стенами. На соседней улице истошно вопила женщина. Хвостик понимала, что разумных объяснений ее истерике быть не может — незнакомка уже окунулась в пучину ужаса и была всецело поглощена тем, что еще даже не произошло. Она вопила заранее.

И вокруг нее паника лишь усиливалась.

Кто-то спешил к замку наследного принца, но Хвостик бежала как раз оттуда — ворота замка закрыли сразу, не впустив в него никого из горожан. Более того, Келесет не отправил на внешние стены ни одного лишнего солдата, решив, что его шкура и сохранность замка важнее, чем жизни простолюдинов.

Может, он и прав. Не насчет собственной шкуры, а насчет того, что жизни городских тараканов не стоят ничего. Для нее — точно не стоили.

Теперь она пробиралась против потока беженцев — к стене. К воротам. Девушка хотела увидеть, что могло настолько испугать весь город. Город, который тысячелетиями не капитулировал ни перед кем. Город, за который сегодня никто не хотел сражаться.