Сергей Булыга - Фэнтези-2011

— Может, и этот щенок тоже никогда этой кветки не видел, а он просто брешет, вот и все. Он же на то и ведьмин сын, чтобы брехать.

Тут пан Лех еще сильнее разозлился и очень грозно сказал, что для того, чтобы брехать, совсем необязательно быть ведьминым сыном.

— А чьим можно еще? — тоже очень грозно спросил пан Бобча и, не дожидаясь ответа, начал вытаскивать саблю.

Тут они, наверное, схватились и порубили бы один другого. Но, им на счастье, вперед быстро выехал пан Сабантуевский и сказал, что это никуда не годится, когда два таких славных пана из-за какого-то хлопского щенка будут свою благородную кровь проливать. Лучше, добавил он, им подобру разъехаться.

— С вот такой великой радостью! — грозно сказал пан Бобча. — Потому что нечего мне больше делать, как только в такую темень по такой грязи валандаться! Ага! Я же не свинья!

И он развернулся и поехал обратно из леса. И его гайдуки и подпанки тоже за ним поехали. А те, которые остались, все молчали. И все они смотрели на меня — очень сердито. Я испугался, как бы они тоже не передумали. А больше всего я тогда боялся за пана Леха…

Но пан Лех был не из таких, которые хоть перед чем-нибудь останавливаются. Он только посмотрел туда, куда уехал пан Бобча, а после посмотрел туда, где начиналась Асоцкая дрыгва, и сказал:

— А что! А Бобча прав. Дальше нам на конях не проехать. Слезаем, панове!

И он первым слез с Зайчика, а после и меня с него стащил. После сразу грозно глянул мне в глаза и уже совсем грозно спросил:

— Далеко еще?

Я не растерялся и ответил:

— Нет, теперь совсем близко! Я ее уже чую! — Тут я громко, как собака, принюхался и повторил: — Очень близко! Шагов, может, сто! — Еще понюхал и добавил: — Нет, уже двести, а не сто.

Что такое «сто» и что такое «двести», я тогда еще не знал, не умел до такого считать, а только слышал, что люди так всегда говорят, и что «двести» — это больше, чем «сто», вот и всё. А пан Лех разозлился, стал кричать:

— Чего это ты меня путаешь, щенок! Сто или двести?!

— Я не путаю! — ответил я. — И не кричите так! И почему это еще ваши собаки так разбрехались?! Вот она и наполохалась, и вот уже двести. А было только сто.

— Кто «она»? — спросил пан Лех, и это уже тихо, осторожно.

— Папараць-кветка, а кто же еще, — очень сердито сказал я. — Мы же за ней приехали.

Смотрю: пан Лех стоит и смотрит на меня. И ничего не говорит! После говорит своим — через плечо:

— Дайте сюда огня!

Дали. Это значит, осветили меня ярко-ярко. Я щурюсь и смотрю по сторонам. Они стоят вокруг меня, их много. И они большие, сильные, а я один, маленький и слабый. Но я их не боюсь! И мне себя не жаль. Я с ними вместе утоплюсь, я так тогда думал, никому спасения не будет! И они это почуяли.

Нет, только один пан Лех почуял! И он тогда вот так вот ухмыльнулся и сказал:

— Я знаю, что ты задумал. Ну, тогда и ты знай про меня. И про нас всех! Знаешь, почему мы сегодня все с мушкетами? Потому что там в каждом сидит по серебряной пуле. Это пули на твою лесную матку-ведьму! Мы ее убьем!

И вот тут я опять испугался. Эх, думаю, а ведь они точно убьют, не пожалеют! Но говорю совсем другое — и даже со смехом:

— Как же вы ее убьете? Ее еще сперва нужно найти.

— А это очень просто! — говорит пан Лех. — Мы ее даже искать не будем. Она сама к нам прибежит. Вот, смотри!

И тут он вдруг схватил меня за ухо и даже поднял над землей, а сам повернулся к Асоцкой дрыгве и грозно закричал:

— Эй, поганая ведьма! А ну давай, выходи! А не то я сейчас твоему сыночку срублю голову! Вот, смотри, ведьма!

И он опять стал размахивать саблей. Я зажмурился. Мне было очень страшно. И еще очень больно, потому что он держал меня за ухо и я болтал ногами, не доставая ими до земли. Но я думал, что терпеть это недолго, он же сейчас меня убьет, и тогда мне уже будет все равно…

А он все не рубит и не рубит! И опять кричит:

— Эй, ведьма! Считаю до трех! Выходи! Тогда я, вот тебе мое честное панское слово, отпущу его. Раз! — и тут же своим, но это уже шепотом, скомандовал: — Ну!

И эти все поснимали мушкеты и по сторонам на темноту нацелились. Но покуда в дрыгве тихо, моя лесная матка не выходит. А вдруг, думаю, возьмет да выйдет? И как раз под эти пули!

А пан Лех уже считает дальше:

— Два!

А дальше, и я это и тогда уже знал точно, будет три. И матка не выдержит и выйдет! И они ее сразу пристрелят — без всякого панского слова! Страшно мне стало, так страшно, что просто мороз меня пробрал, и я пану Леху шепчу:

— Чую! Чую! Она близко! Отпустите меня, пан, я вам ее быстро найду! И только не стреляйте ни в кого!

— А! — сказал он и засмеялся. — Вот так надо было сразу!

И опустил меня на землю. Но за ухо держит все равно, и очень крепко! Вот, посмотрите, у меня еще даже сейчас это ухо больше этого. И это с того раза, да!

А дальше тогда было вот что: я сказал, что поведу его к папараць-кветке и научу, как ее брать, чтобы она не убежала или не провалилась сквозь землю. А он сказал, что он меня тогда отпустит. И что в мою мать-ведьму они, даже если увидят ее, стрелять этими своими особыми пулями не будут.

— Если она сама не станет нам вредить! То есть колдовать на нас! — сказал пан Лех. После чего повернулся к дрыгве и очень громко спросил: — Ты слышишь меня или нет?!

Но оттуда было просто тихо. Тогда пан Лех подумал и сказал, что и мы тоже лишнего шума поднимать не будем, и приказал, чтобы егеря с собаками и гайдуки с лошадьми оставались на месте, а с ним пойдут только паны, его товарищи, и те из гайдуков, которые со светом. И только после всего этого он отпустил мое ухо и велел показывать дорогу. И я повел их прямо в самую дрыгву. Я шел быстро, легко перескакивал с кочки на кочку и даже насвистывал веселую песню. Только вы не думайте, будто мне тогда было на самом деле весело. Конечно, думал я, это очень доброе дело одним разом столько панов утопить. А вот зато самому топиться вместе с ними мне совсем не хотелось — нисколько. А еще больше не хотелось отдавать им волшебную папараць-кветку. А еще…

И это было мне обиднее всего…

Я вдруг стал думать о том, что все меня бросили, никто не хочет за меня заступаться. Почему, думал я, моя лесная мать-ведьма не помогает мне? Вот прилетела бы она сейчас на ступе и стала бы их сверху огненной метлой по головам мести, вот бы они наполохались! Или мало ли чего еще она могла бы с ними сделать. Или какого-нибудь лешего на помощь позвала бы. Или хотя бы…

Да, вот именно, как в прошлый раз, когда пани Крыся заставила меня есть ядовитые грибы, тогда же все было совсем по-другому: я тогда глаза зажмурил — и сразу увидел ее! И она тогда заулыбалась и очень добрым голосом сказала: «Не бойся, сынок! Никакой беды тебе от этого не будет!» И ведь не было! А теперь ее самой, думал я, нигде нет. И так я шел и шел по той дрыгве, уже даже устал. И уже пан Лех опять стал гневаться, опять стал хвататься за саблю и грозить, что он убьет меня. Тут я остановился…