Андрей Жиров - Отмщение

Кузнецов, не привыкший сдаваться ни при каких обстоятельствах, с непреклонным упорством продолжал проигрывать в уме варианты, прокачивать всевозможные ситуации. Но не смотря на все усилия так ничего конкретного сформулировать не удалось. И, когда в очередной попытке мысли заходили в тупик, Александр вновь и вновь возвращался к началу - событиям последних дней.

Трагические минуты гибели "Неподдающегося", а после мучительный, недостойный и потому стыдный переход через заснеженную тайгу - всё это навсегда закрепилось в памяти. Но не могло ничем помочь - оставалось лишь эмоциями. От этих минут Кузнецов гнал время вперед - к передышке в доме Юрия Поджиги.

Несмотря на показную простоватость, старик оказался вовсе не прост. Хотя в первые часы знакомства старательно - и даже слишком - изображал стереотипного жителя глубинки, прочно отгородившегося от городской суеты. Разве что без откровенного лубка, вроде "надысь" и "чавось".

Разгадать двойное дно оказалось вовсе не трудно - благо образование и характер явно не умещались в узкие рамки образа. Пока Алиса хлопотала по хозяйству, а заодно и ухаживала за адмиралом, Кузнецов невольно разговорился с Поджигой. Да и как было промолчать после услышанного? Геверциони, хитрый чекист, оказался-таки прав. Совершенно непонятно откуда и как, но обещанные пришельцы появились! А пуще всего разбирала злость за откровенную, наглую ложь.

С каким восторгом вещал говоривший о героизме германской нации! С каким пафосом обличал Советский Союз! И ни в единой ноте голоса не дрогнул, называя преступлением последнюю атаку "Неподдающегося". Сложись иначе, Кузнецов мог и поверить - вернее не поверить, а допустить возможность. Жизнь есть жизнь, война есть война. И никто не застрахован ни от ошибки, ни от глупости. Ни даже от подлости.

Но сейчас другой случай: Александр не верил - знал, что обвинения лживы. Можно было неверно истолковать превратившиеся в бойню учения, потерять голову в творящейся кутерьме и не найти связь со своими. Нельзя только одного: перепутать нападающего и жертву, по собственной прихоти перевести назад стрелки часов. Чтобы выставить "Неподдающегося" виновником конфликта.

В первый раз услышав приговор из уст неведомого оратора, Кузнецов попросту не поверил - посчитал, что ошибся, на так и не то понял. Только немец оказался достаточно галантен, чтобы повторить. Причем не раз и не два. С каждым повтором адмирал лишь сильнее сжимал челюсти - от напряжения мышцы судорогой схватывались. Глаза непроизвольно сузились, превратившись в узкие щелки, в глубине таящие багровые искры гнева. Пусть вопреки желанию, Кузнецову не удалось до конца остаться на мостике, это не отменяет того, что именно он был и остался капитаном. Потому никто и ничто во всём мире не смогут переубедить адмирала. Кузнецов готов поставить не только репутацию, но жизнь: взаимное истребление флотов случилось раньше нападения на "Неподдающийся". Именно последний советский вымпел подвергся атаке объединенных сил, а не наоборот. Господи! Да ведь у адмирала на руках осталась кровь погибших после обстрела офицеров! И, из-за провалов в памяти, субъективное восприятие упрямо утверждало, что случилось всё буквально считанные часы назад.

Ядерный удар действительно был нанесен. Пускай Александр и не стал очевидцем, но сомневаться не приходится. В конце концов, именно таким и составлялся план. Конечно, применение подобного оружия идет вопреки всем международным конвенциям и соглашениям. Только вот ситуация в тот момент не могла называться иначе как безвыходная, отчаянная. Именно это стало финальной точкой - никак не началом. На этот счет ни малейшего сомнения.

Съедаемый гневом, Кузнецов просто не мог удержать мысли в себе - слова рвались наружу, силой пробивая, прокладывая путь. Вполне естественно, что собеседником оказался единственно возможный кандидат, приютивший скитальцев. Других поблизости в помине не было. Вначале высказываясь жарко, но здраво, выверено, Кузнецов затем распалился. И наконец очертя голову погрузился в дискуссию.

Старик может сам оказался не прочь поговорить, может - понимал тонкость момента и решил поддержать офицера в трудную минуту. Так или иначе, но беседа вышла боевая. Впрочем, это сейчас, спустя несколько дней она вызывает улыбку. Тогда же не до смеха - дело чуть не закончилось смертельной обоюдной обидой и холодной войной. Но угроза миновала...

В ходе разговора хозяин дома естественно не смог удержаться в рамках шаблонного образа. Сказались своенравный характер и солидное образование. Юрий Николаевич оказался в действительности почти идеальным протагонистом разыгранному клише: коренной москвич с тремя дипломами за спиной и парой научных степеней. Плюс к тому бывший заместитель кафедры, бывший профессор... Классический интеллигент - в лучшем значении слова: при всей тонкой душевной организации и некоторой оторванности воззрений от объективной действительности, оказался не лишен житейской мудрости, как впрочем и банального здравого смысла.

Конечно же у Юрия Николаевича отыскался собственный взгляд на происходящее, крепко замешанный на разветвленных идеологических выкладках. Нельзя сказать, что Поджига не переживал за судьбу людей и страны, а уж тем более - одобрял происходящий хаос. Но и на "ура" воспринимать взгляды бывшего профессора для кадрового офицера оказалось делом сложным.

Хотя здесь значительную роль сыграло отсутствие привычки к кухонным спорам. Плюс наивное, в чём-то рыцарское прямодушие адмирала. Не мог Кузнецов спокойно слушать теоретические измышления о потенциальном благе "военного кризиса" в человеческой истории. Дико и непонятно оказалось слушать пространные рассуждения про общее благо, когда своими глазами повидал цену личного вклада очень многих... В особенности, когда даже вовсе крамольные вещи Поджига высказывал словно аксиомы, совершенно не задумываясь, как чудовищно, оскорбительно звучат слова для несущего тяготы войны.

Для Поджиги, как и многих сотен тысяч, миллионов, орбитальная бойня, начавшаяся война стали поводом переоценить положение дел: привычки, потребности, планы. В худшем случае для некоторых происходящее становились личной драмой. Но, увы, многие по-прежнему брались рассуждать весьма поверхностно. Ведь безжалостная машина ещё не прошлась по просторам стан, по сердцам и душам. Не вызрели в памяти страшные события вековой давности.

Потому хозяин дома совершенно беззаботно заявил про деградирующую военную доктрину, бездарный генералитет - вообще системный кризис государства. И война с одной стороны логичное разрешение ситуации, излом. А с другой - возможность пересмотреть ошибки, безжалостно срезая отжившее. Вскользь брошенного с пренебрежительной ленцой комментария оказалось достаточно, чтобы Кузнецов пожелал искренне ринуться в схватку - пусть и лишь словесную.