Андрей Попов - Солнечное затмение

Лаудвиг рад был на кого-нибудь положиться, а еще лучше -- положить. И не на одного, а на всех и все сразу. Ему уже осточертели эти романтические скитания по черной вселенной. Он до одурения в голове хотел вернуться в Нант, зайти в какой-нибудь кабак и расслабиться по всем статьям своего морального закона...

-- Князь! Подумайте еще раз! Стоит ли ради обыкновенной ведьмы так рисковать нашими жизнями! Да я ее сейчас задушу! Вот этими руками! Я ее изуродую так же сильно, как она изуродовала мою спокойную жизнь! -- Лаудвиг взорвался и резко направился к повозке.

Ольга слегка вздрогнула. Мельник начал метаться в поисках выхода, даже металлические пластинки на его юшмане стали возбужденно искриться.

-- Сьир, подождите!

Лаудвиг нехотя обернулся.

-- Вспомните, ведь дело не только в ведьме. Вы должны вручить царю Василию письмо вашего отца. Поймите, речь идет об укреплении дипломатических отношений между нашими миражами. Это глобальная политика.

Лаудвиг сник и раздраженно дернул поводья. Аргументы показались ему убедительными.

-- Только прошу вас всех -- быстрей! Быстрей! Покончить с этим бродяжничеством, и домой!

Вновь застучали копыта лошадей. Вновь заскрипела повозка с пленницей. Ольга всю дорогу молчала. Да и кому что было говорить? Любое слово колдуньи -- как масло для огня. Попытаться вызвать к себе сочувствие жалобными вздохами не позволяла ее царственная гордость. Хотя в данной ситуации это был бы разумный вариант. Ольга смирилась. И в этом смирении открыла для себя странный душевный покой. Все вокруг кричали, звенели натянутыми нервами, что-то проклинали, что-то благословляли. Но она не ощущала биения этих страстей. Волны положительных и отрицательных эмоций словно разбивались о ее железную клетку. Здесь было тихо и уютно. Она сидела в самом углу и наблюдала за происходящим вокруг. Последнее время она ловила себя на странном поведении своего взгляда. Он не был столь равнодушен к внешнему миру и столь индифферентен к миру ее потайных чувств. Взгляд почему-то всегда выискивал среди сопровождающих Лаудвига. Ей страшно было признаться себе, но ей нравилось наблюдать за принцем: когда он возбужден или когда он спокоен -- все равно. Она находила его голос приятным для слуха, частенько пыталась поймать его взгляд. И когда он подходил к ее клетке с перекошенным от гнева лицом, грозился: " я изуродую тебя, ведьма!" -- ей почему-то всегда хотелось рассмеяться в ответ. Лаудвиг в ее представлении чем-то походил на воеводу Ярова из личной охраны ее отца... Да, воспоминания об отце скребли душу. Она уже в тысячный раз прокляла себя за то, что не послушалась его. И в тысяча первый раз покаялась, что пошла на берег реки, где они вместе с деревенскими девками водили хороводы. Было весело до головокружения. Память ярко сохранила все пережитые картинки. Внезапный крик подруг. Всадники с масками на лицах. Веревка, ловко опутавшая ее тело. Познание глубины страха и первая в ее жизни истерика, снимающая девственность с ее неискушенной души. Неужели она так и не увидит отца, что бы попросить у него прощения?..

Ольга очнулась от грез, так как повозка резко затормозила. Но прежде остановились разведчики тьмы. Пьен громко крикнул:

-- Идут странные люди! Их немного! Они...

Как потом выяснилось, фраза была незакончена только потому, что Пьен не нашел им подходящего описания. Из глубин мрака с длинными факелами в руках появилось пять или шесть... Поначалу даже трудно было распознать в них людей. Принц испуганно подумал: " уж не ревенанты ли?". Красное и черное. Только красное и только черное. Эти два цвета надолго врезаются в память для всех, кто хоть отдаленно сталкивался с параксидной чумой.

-- Все нормально! Смело идем на контакт. Они не больны, -- решительно произнес лейтенант. И добавил: -- Контраст красного и черного...

Лаудвиг в изумлении посмотрел на Минесса.

-- Лейтенант! По-моему, вы больны! Объясните, что за маскарад?

Подошедшие люди были полностью закупорены в длинные плащи абсолютно черного цвета, на них ярко-красными линиями были нарисованы какие-то пентаграммы. Лица у всех пятерых, измазанные краской, продолжали ту же расцветку. Путники шли с низко опущенными головами и бубнили молитвы. Один из них хлестал самого себя плетью.

-- Непознаваемый... Великий и Страшный... не губи рабов Твоих! Предвечная Тьма, сокрой и сохрани... Непознаваемый... Великий и Страшный... не губи...

Горящие факела заставляли краску на их лицах играть зловещими оттенками. Единственное, что осталось в них человеческого -- это глаза. Но живущие какой-то собственной, отрешенной жизнью.

-- Если вы люди из плоти и крови, остановитесь! -- Лаудвиг предостерегающе схватился за свой меч, которым, откровенно сказать, владел еще менее искусно, чем своими пагубными страстями.

Шествующие замерли. Один из них вышел вперед и монотонно произнес:

-- Добрые путники, идущие к теням будущего. Не хотите ли купить у нас защитные балахоны? Это поможет вам защититься от вируса чумы.

-- Надо купить! -- настойчиво сказал Минесс. -- Контраст черных и красных тонов действительно создает некий иммунитет, хотя и не дает полной гарантии безопасности.

-- Ну, хорошо, хорошо... -- Лаудвиг полез за кошельком.

Князь тоже достал несколько монет.

-- Это для меня и для ведьмы.

Принц сверкнул в его сторону голубизной своих глаз. Его взгляд всегда имел некий потайной смысл, который он озвучивал лишь в предельно откровенном разговоре.

-- Уж не подохнет! Ведьма как-никак! И вообще, князь, что вы ее все время защищаете? Подозрительно, однако...

Мельник виновато опустил голову, заставил себя слегка покраснеть и сделал оригинальный защитный ход:

-- Люблю я ее, стерву. Глаз не могу отвести.

Все вокруг загоготали, ни у кого не возникло и призрака мысли, что князь говорит всерьез.

-- Нельзя! Нельзя! Нельзя смеяться! Параксидная чума!! -- Лейтенант Минесс заорал так, точно его ошпарили.

Люди с нечеловеческими лицами попадали на колени и стали взывать к небу:

-- Непознаваемый!.. Великий и Страшный... прости... прости...

Идиот с плеткой начал так сильно хлестать себя, словно его кусала целая дивизия вшей. Кто-то принялся есть сырую землю, выдирая из нее корни безвкусной травы. Самое дикое в происходящем было то, что лейтенант Минесс присоединился к их компании, стал бить себя кулаками по вискам и истерично молиться.

Лаудвиг вытер нахлынувший пот. Он очертил взором стену беспросветного мрака и выдавил только одно слово:

-- Сумасшествие.

Князь закрыл глаза, проклиная свою неосмотрительность.

-- Сьир, они правы. Я покорнейше прошу прощения. При эпидемии чумы ни в коей мере нельзя чему-либо радоваться, а тем более смеяться. Ее вирус передается через положительные эмоции. Если среди нас есть хотя бы один зараженный -- это конец для всех.