Гордон Диксон - Солдат, не спрашивай

Но я резко ушел от этого всплеска воображения, нырнул в комфортную тьму, и чувство силы и мощи вернулось ко мне.

— Мне не нужна Энциклопедия! — громко заявил я.

— Нет, нужна! — вскричала Лиза. — Все, кто рожден на Земле, и если Падма прав, то и будущие поколения всех шестнадцати миров нуждаются в ней. И только ты наверняка сможешь сделать так, что они ее получат. Там, ты должен…

— Должен?!

На этот раз я сам отшатнулся от нее. Неожиданно я почувствовал такой же взрыв ярости, какой лишь раз в жизни сумел вызвать во мне Матиас, но теперь ярость смешивалась с ощущением триумфа и могущества.

— Я больше ничего не должен! Не путай меня с прочими земными червями! Быть может, им и нужна ваша Энциклопедия! Но не мне!

Оттолкнув ее, я поспешил вниз по лестнице. Лиза что-то кричала мне вслед. До сих пор не знаю, какими были ее последние слова. Теперь, когда ушел Брайт, не было никакого смысла задерживаться тут.

Когда я вышел на свежий воздух холодной и безлунной ночи Фрайлянда, служащий парковочной стоянки сообщил мне, что старейший Брайт и его спутник уже уехали.

Они могли отправиться в любую точку планеты или вообще вернуться на Гармонию или Ассоциацию. Ну и пусть! Я и сам справлюсь с любыми неприятностями, с которыми Дэйв может столкнуться из-за того, что его пропуск не подписан ни одним из квакерских руководителей.

Я вернулся в космопорт и на первом же челноке отправился на орбиту, а оттуда — на Новую Землю. Но, немного поостыв в пути, я решил, что все же будет лучше еще раз попытаться получить вторую подпись на пропуске Дэйва. В случае, если нам придется расстаться на поле боя, я должен быть уверен, что Дэйву не грозит опасность.

После того как я упустил возможность получить подпись старейшего Брайта, мне ничего не оставалось, как направиться в штаб квакеров в Северном разделе. И поэтому, как только я очутился на орбите Новой Земли, я взял курс на Контревэйл, город в Северном разделе, расположенный в непосредственной близости от боевых порядков наемных войск Квакерских миров.

Все это заняло некоторое время. Только после полуночи я добрался из Контревэйла до полевого штаба сил Северного раздела. Мое удостоверение журналиста позволило мне проникнуть в расположение штаба, где было необычно пусто даже для ночного времени. Но когда я наконец притормозил у нужного здания, я был удивлен, заметив множество аэрокаров, припаркованных на офицерской стоянке.

И снова мой пропуск позволил мне беспрепятственно пройти мимо молчаливого, одетого во все черное охранника в приемную, разделенную надвое огромной перегородкой. Сквозь высокие прозрачные стены позади меня в свете ночных фонарей была видна стоянка. По другую сторону перегородки за столиком сидел только один человек. Им оказался капрал, на вид не старше меня, но уже с загрубелым лицом, на котором навсегда застыли следы угрюмой и безжалостной самодисциплины, характерной для многих из этих людей.

Он встал из-за стола и подошел к перегородке; я тоже приблизился к ней.

— Я журналист из Межзвездной службы новостей, — начал я, — Я ищу…

— Твои бумаги!

Голос его был резок и гнусав. Черные глаза буквально впились в меня. Угрюмое презрение, если не открытая ненависть, подобно искре, передалось от него ко мне, когда он протянул руку за документами, — и подобно льву, разбуженному от сна ревом врага, моя собственная ненависть инстинктивно рванулась к нему, даже не позволив мне хладнокровно оценить ситуацию.

Это был один из тех обитателей Гармонии или Ассоциации, которые избегали любых мирских удовольствий, будь то мягкая постель или полный желудок, к своей жизни относились как к испытанию, прелюдии к будущей жизни, доступной лишь тем, кто хранит настоящую веру, — и считали себя избранниками Господа.

Для этого человека не имело значения, что он всего лишь писарь, маленький чиновник — один среди тысяч ему подобных, а я — один из всего нескольких сотен журналистов, на все шестнадцать населенных миров, и человек образованный. Для него не имело значения, что я как стажер Гильдии могу свободно говорить с правителями планет. Все это ровным счетом ничего не значило, потому что он был одним из избранников Господа, а я вообще не принадлежал к его церкви. И поэтому он смотрел на меня как император на пса, которого он мог пинком в любую минуту отбросить со своего пути.

Я тоже пристально посмотрел на него. Есть возможность противостоять любому психологическому удару, наносимому намеренно. Кто мог знать это лучше меня? Высокомерие — далеко не лучшая человеческая черта. И я знал, как противостоять ей. Лучшее средство справиться с ней — смех. Но теперь, когда я смотрел на этого капрала, я не мог рассмеяться — и по весьма простой причине. Хоть он и был наполовину безумен, узколоб и ограничен, все-таки он скорее хладнокровно позволил бы сжечь себя на костре, чем предать свою веру. В то время как Я не смог бы, наверное, продержать свой палец в пламени спички хотя бы минуту, чтобы отстоять свои убеждения.

Поэтому я не считал себя вправе рассмеяться и таким образом восстановить чувство уважения к себе. И за это я его просто ненавидел.

Я протянул ему свои документы. Он просмотрел их. Затем вернул назад.

— Они в порядке, — произнес он гнусаво. — Что привело тебя сюда?

— Пропуск, — Я достал бумаги Дэйва. — Моему помощнику. Видите ли, мы будем перемещаться туда и сюда по обе стороны боевых порядков и…

— Не нужен никакой пропуск. Твоих документов журналиста достаточно. — Он повернулся, словно собираясь снова усесться за свой столик.

— Но мой помощник, — я старался говорить бесстрастным тоном, — не имеет документов журналиста. Я совсем недавно взял его, и у меня не было времени оформить ему все необходимые бумаги. Я хотел бы получить временный пропуск, подписанный одним из ваших штабных офицеров…

Он вернулся к перегородке.

— Твой помощник не журналист?

— Официально нет. Но…

— Тогда он не имеет права свободно передвигаться в расположении наших войск. И никакого пропуска ему выдано быть не может.

— О, я не знал, — осторожно ответил я. — Я собирался получить его от старейшего Брайта на Фрайлянде несколько часов назад, на приеме, но он уехал прежде, чем я успел обратиться к нему с этой просьбой.

Я замолчал, потому что капрал угрюмо покачал головой.

— Брат Брайт.

И по тому, как он его назвал, я наконец понял, что все мои обращения к нему бессмысленны по весьма простой причине: пост Брайта относился лишь к его нынешней жизни и, таким образом, с точки зрения капрала, был просто игрушкой, мусором, пустым звуком. Но у меня в запасе была еще одна карта, хотя, как я уже понимал, проигрышная. Но я все равно должен был попытаться разыграть и ее.