Валентин Егоров - Шпион Его Величества

Это естественное движение очень дорого им стоило, моментально были вырезаны бросившие оружие юноши, а их оборонительная линия прорвана и сломлена. В возникшем столпотворении шпаги потеряли свое былое преимущество, а кинжалы и ножи в ближнем бою показали свое превосходство. Один за другим мои бойцы отбирали жизни у представителей фрондирующего немецкого молодого поколения.

Я до сих пор так и не проверил, как работает в восемнадцатом столетии боевой нож, изобретенный в двадцатом столетии, а продолжал наблюдать за тем, как достойно умирали представители высшей немецкой знати. Они погибали один за другим, ни один из этих юношей не встал на колени и не попросил оставить его в живых. Я ничем не мог им помочь, не я принимал решение о том, что они должны умереть. К тому же теперь я не мог бы кого-либо из них оставить в живых, они видели и могли догадаться о том, что пламя факела не само по себе прыгнуло им в лица.

Только я подумал о том, как сам собой погас последний факел, в помещении наступила темнота, в которой ничего не было видно. Инстинктивно я свое зрение переключил на ночное видение. За прошедшее мгновение в помещении мало что изменилось, бойцам Зейдлица осталось добить четырех немцев, и на этом боевая задача была бы выполнена. Я уж было собрался мысленно связаться с фельдфебелем и подсказать ему, где находятся недобитые юнцы, но в этот момент я вдруг вспомнил о карете перед проходом за частокол и полученную перед боем информацию о незнакомцах.

Я был полностью уверен в том, что до начала боя и в его момент мимо меня никто не проходил, а я по-прежнему находился в дверном проеме. Это могло означать только одно — шестеро незнакомцев все еще находились в этом помещении. А то, что сами собой погасли три факела, неизвестно почему слышался запах магии, что я до сих пор их не видел, могло означать, что нам придется сражаться с непростым противником.

Я мысленно связался с Зейдлицем, объяснил ему ситуацию и предложил ему присоединиться ко мне, чтобы не позволить незнакомцам без боя покинуть помещение, с нами так и не попрощавшись.

Впервые я обрадовался тому, что фельдфебель Зейдлиц был таким неразговорчивым человеком. Ни слова не сказав и мысленно не обращаясь ко мне, он, тяжело перешагивая через трупы, стал чуть впереди и справа от меня. В такой темноте этот немец действовал настолько уверенно, что я хотел у него поинтересоваться, не чародей ли он. Но в этот момент ощутил, а не заметил движение слева от меня. Там по направлению ко мне двигались четыре человека. Я прекрасно понимал, что наше магическое столкновение должно быть мгновенным, в ином случае я обязательно проиграю. Сейчас противник только догадывался о том, что против него дерутся не простые люди, но не был в этом уверен, поэтому мог допустить некоторые просчеты, которыми я с Зейдлицем обязательно должен воспользоваться.

Когда же противник узнает о моем истинном лице, то дело примет совсем дурной оборот, один с двумя чародеями я не справлюсь, сила магии не в полной мере вернулась в меня.

Справа мелькнули две тени. Ясно, противник решил всей своей мощью атаковать наиболее слабую цель, фельдфебеля Зейдлица, отвлекая мое внимание своей четверкой бойцов. На размышления больше не оставалось времени. Все это время размышления свое сознание я держал открытым для Зейдлица, поэтому он был в курсе всех моих замыслов. Мы с ним вдвоем одновременно метательными ножами атаковали левую четверку противника, а затем слегка переместились вправо, и я файерболом снес голову одному из двух наших противников. После броска файербола мне потребовалось некоторое время на отдых, чтобы восстановить свои магические силы. Раньше такой отдых мне требовался после десяти случаев использования приемов боевой магии, но как видите, магия вернулась ко мне не в полной мере.

Фельдфебель Зейдлиц бился на ножах со вторым противником, ни на шаг не подпуская его ко мне. По тому, как тяжело бился Зейдлиц, мне стало понятно, что против своего противника он долго не продержится, а помочь ему я пока еще был не в силах.

Уже без сознания заваливаясь на землю, я одним щелчком пальцев осветил помещение.

Иоганн, этим именем уже после боя фельдфебель Зейдлиц предложил его называть. А я стоял и наблюдал, как его люди начали сноровисто сносить и загружать в лодки, неизвестно откуда появившиеся у берега, трупы погибших дворян. Все эти трупы нужно было как можно скорее утопить в озере Раден, предварительно привязав к их ногам тяжелые камни. А в ответ Зейдлицу мне очень хотелось сказать, что это не я спас ему жизнь, что это сделали бойцы его команды. Когда помещение осветилось, они всей командой набросились на незнакомца и в куски порубили его своими кинжалами и ножами. Но в этот момент я понял, что, называя свое имя, Зейдлиц наши с ним взаимоотношения переводит на новый уровень, в новое качество. Он предложил мне стать его другом, поэтому я в ответ просто протянул ему свою руку для рукопожатия, которым мы должны были скрепить нашу устную договоренность.

Петр Алексеевич мою информацию об искоренении фронды в Мекленбургской области внимательно выслушал и, крикнув Полубоярова, приказал ему срочно найти и призвать в кабинет эту «карлу бездомную». Минут десять в кабинете государя никто не появлялся. Все это время государь, прикусив язык зубами, что-то вырисовывал на листе бумаги, лежавшем перед ним на столе. Я стоял в нескольких шагах от стола, поэтому не мог видеть, чем это там государь занимался. А он, не обращая на меня внимания, продолжал что-то рисовать и, временами ухмыляясь, посмеиваться. Создавалось впечатление, что государя совершенно не интересует только что завершенное мною дело в Гросс-Радене. Честно говоря, это поведение было совершенно не свойственно Петру Алексеевичу, обычно он, как мальчишка, интересовался деталями происшедшего, заставляя по нескольку раз повторять рассказ.

Когда герцог Карл-Леопольд объявился в кабинете, то я его сразу не узнал. Эта немчура за одну только ночь моего отсутствия полностью изменилась. Если раньше он выглядел таким несчастным и забитым ребенком-сиротой, нуждающимся в опеке и у всех ищущим покровительства и помощи, то сейчас этот болван вырядился в блестящий военный камзол яркой расцветки с множеством висюлек на груди и на плечах, похоже, наград и аксельбантов. А на его лицо была натянута маска самонадеянного и самоуверенного индюка, но на нем нельзя было прочитать ни одной умной мысли, один только непонятный гонор. Меня Карл-Леопольд даже не заметил и, совершенно не замечая моего присутствия, прошествовал мимо меня, едва не сбив с ног своим плечом.

Интересное получается дело, за одну только ночь этих двух хорошо знакомых мне людей, герцога и государя, словно подменили, мелькнуло в моей голове. Что же такого особенного произошло в мое отсутствие?!