Валентин Егоров - Шпион Его Величества

Бросил письмо на стол передо мной и сказал:

— Сейчас же отправляй.

Я взял это письмо осторожно, словно бешеную гадюку, в руки и поднялся из-за стола. Поясно поклонился государю и покинул его каюту, а вслед мне Петр Алексеевич бросил неприязненные слова:

— Ты, Алешка, там ничего не удумывай. Я про все в свое время прознаю, и тогда тебе несдобровать. Делай только то, что тебе велено и мною дозволено, тогда голова на плечах и сам жив останешься. А чтобы ты не напроказничал, то я к этому делу Петьку Толстого подключу.

Когда я спустился в свою каюту, то там находился один Тишка, который после памятного утра так прилепился ко мне, что ни на шаг не отходил. Пришлось переговорить с Мартином Гесслером, чтобы получить этого салажонка в свое полное услужение. С большим нежеланием капитан-командор уступил мне в просьбе, и с тех пор Тишка практически все время проводит в моей каюте.

Я попросил его сбегать и поискать лейб-гвардии капитана Александра Ивановича Румянцева.

Разговор с Александром Ивановичем продолжался до середины дня. В общих чертах я набросал картину возможных его действий в случае побега царевича Алексея Петровича и вовлечения в это дело Петьки Толстого.

На следующее утро лейб-гвардии капитан Румянцев одновременно с гонцом, везшим в Москву царское письмо, покинул борт линейного корабля «Ингерманландия».

Как в свое время я и предупреждал государя Петра Алексеевича о возможных проблемах в существовании антишведской коалиции, так оно и получилось, ничего у государя с датчанами не сварилось, они оказались способны только на то, чтобы вести пустые разговоры и давать неисполнимые обещания. После возвращения великого флота в Копенгаген государю все-таки удалось добиться того, что лебедь, рак и щука научились ходить единой кильватерной колонной и дружно выполнять простые и сложные маневры вблизи датских и шведских берегов. По случаю единения великих европейских государств в этом флоте Петр Алексеевич учредил медаль «Владычествует четырьмя, при Борнхольме» в память об этом событии.

К этому времени в отношениях между двумя монархами, государем Петром Алексеевичем и королем Фридрихом IV, наметились первые трещины. Государь Петр Алексеевич все более и более убеждался в том, что дальше обещаний датский король пойти не мог. Видимо, устав от своих пустых обещаний, Фридрих IV под любыми предлогами начал избегать и уклоняться от личных встреч с Петром Алексеевичем. При датском дворе все чаще и чаще начали слышаться реплики о невоспитанности и варварском поведении русского царя и его придворных.

Ганноверский министр Бернсдорф стал постоянным визитером двора датского короля. Мои люди при дворе Фридриха IV неоднократно в своих записях доносили о нелестных его высказываниях по отношению к Петру Алексеевичу и войску Аникиты Репнина. Но и сам Фридрих IV не стеснялся, открыто высказываясь по поводу того, что присутствие русских войск в Мекленбурге наносит вред датско-русским отношениям и подобно удару ножом в спину датского королевства. Ганновер же практически превратился в центр антирусских настроений, а свою государственную политику это немецкое герцогство стало в основном ориентировать на то, чтобы государь со своими войсками как можно быстрее покинул бы все германские земли.

Петр Алексеевич внимательно прочитал послание британского короля Георга I английскому адмиралу сэру Джону Норрису, доставленное в Копенгаген ганноверским министром Бернсдорфом. Затем это письмецо государь швырнул мне в лицо и хмуро сказал:

— Знаешь, Алешка, почему-то я верю тебе, что это письмо моего английского братца Георга действительно им писано и им подписано. Но я-то хорошо знаю Джона и верю в то, что этот хитрый морской лис на такое дело не пойдет. Кому это хочется в мире прославиться тем, что стал цареубийцей. Ты помнишь, какие у этого адмирала были глаза, когда мы с тобой на его флагманский корабль доставили тело убитого на борту «Ингерманландии» англичанина. Уже по одному этому можно было понять, что адмирал ничего о готовящемся покушении не знал. А ты, подлец, воспользовавшись случаем, с него потребовал тысячу гинеев, [85] Гинея ( англ. guinea) — английская золотая монета, имевшая хождение с 1663 по 1813 год. Впервые была отчеканена в 1663 году из золота, привезённого из Гвинеи, отсюда и появилось её неофициальное название. Вес гинеи колебался в пределах 8,3–8,5 г (содержание золота превышало 90 %), диаметр — 25–27 мм. целое богатство получил.

Уже на следующий день адмирал сэр Джон Норрис в сопровождении пары офицеров британского флота прибыл в замок, в котором стоял царский двор. Его встречать вышел Борька Куракин и сразу провел на кухню, где Петр Алексеевич завтракал и расслаблялся, разговаривая со мной. Увидев входящего британца, в пух и прах разодетого в белый мундир с красными отворотами, я вскочил со своего стула и, рукавом протерев сиденье, пододвинул стульчик Джону Норрису, чтобы он мог позавтракать вместе с государем.

До этой встречи этот британец уже несколько раз встречался с нашим государем, знал и привык к его простому обращению. Своими белыми панталонами он вполне спокойно устроился на несколько грязноватом стуле, мною поданном. А свою треуголку сбросил на руки одному из сопровождающих его офицеров, а затем честнейшими глазами морского волка уставился в глаза Петру Алексеевичу. Тот взял тарелку с куриными костями и, одним движением руки сбросив их на пол, швырнул на тарелку четверть курицы, после чего тарелку пододвинул под нос британскому адмиралу.

Адмирал Норрис был истинным британским аристократом и большим политиком, было видно, что этот британец сейчас колеблется, решая, есть или не есть грязный ошметок курицы. Со стороны я наблюдал за тем, как делается британская политика: очень нерешительно и двумя пальчиками сэр Норрис пододвинул к себе тарелку с курицей и посмотрел по сторонам в поисках ножа и вилки. Зря он это сделал, ведь наш государь был простым человеком, любил простую народную еду, которую полагалось есть одними руками.

Тогда политик в сэре Джоне Норрисе взял вверх верх над аристократом, он отбросил обшлага рукавов адмиральского мундира и, заказав мальвазии, руками схватил курицу. Я же мысленно ахнул, сэр Джон Норрис оказался великолепным и предусмотрительным политиком, предугадав следующий дипломатический ход нашего государя, он перешел в контрнаступление. Ведь как большой дипломат адмирал Норрис был бы не вправе отказать Петру Алексеевичу, когда бы тот предложил ему выпить вместе с ним свою любимую анисовку.

Но я зря восхищался дипломатическими талантами и увертками сэра Джона Норриса, противу железной воли государя и дипломатия не поможет, на кухню для перевода пришел Борька Куракин, [86] Князь Борис Иванович Куракин (1676–1727) — первый постоянный посол России за рубежом, один из видных представителей российской дипломатии, сподвижник и свояк Петра Великого (Пётр Первый и Куракин были женаты на родных сёстрах — Лопухиных). Крестник царя Фёдора Алексеевича. он принес бутыль анисовки.