Гордон Диксон - Жизнь коротка

— Прошу! Снимайте фольгу, и перед вами тартешская еда — может, не пиршество для богов, но вполне достаточно, чтобы утолить голод и отсрочить неминуемую с ними встречу.

Эвилия прочитала надпись на своем пакете.

— Это же военные рационы! — подозрительно протянула она. В группе раздались стоны.

Как все тартешские свободные, Рэднал отслужил положенные два года в Добровольной гвардии Наследственного Тирана и патриотично стал на защиту родного снаряжения:

— Повторяю, они очень питательны.

Содержимое пакетов — ячменная каша с бараниной, морковью, луком, молотым перцем и чесноком — и впрямь оказалось недурно на вкус. Чета Мартос даже попросила добавки.

— Увы, — произнес Рэднал, — поклажа ослов ограниченна. Если я сейчас дам вам по пакету, кто-то может остаться голодным.

— Но мы хотим есть! — возмутилась Носко зев Мартос.

— Вот именно, — поддакнул Эльтзак.

Супруги уставились друг на друга, удивленные редким единодушием.

— Извините, — твердо повторил Рэднал. Никогда раньше у него не просили добавки.

Он посмотрел, как со столь непритязательной пищей управляется Тогло зев Памдал. Девушка как раз смяла пустой пакет и поднялась, собираясь выбросить его в мусорный бак. У нее была грациозная походка, хотя саму фигуру скрывала просторная мантия. Как свойственно молодым — и даже не столь уж молодым — людям, Рэднал на миг погрузился в фантазии: это с ее отцом он спорит о цене невесты, а не с Маркафом вез Патуном, который ведет себя так, словно его дочь Велло испражняется исключительно серебром и нефтью…

По счастью, у него хватало ума, чтобы понять, где фантазии переходят в откровенную глупость, — это больше, чем боги даруют многим. У отца Тогло, безусловно, множество гораздо лучших партий для дочери, чем, в сущности, самый заурядный биолог. Столкновение с фактами суровой действительности не могло удержать Рэднала от мечтаний, но с успехом удерживало от чересчур серьезного к себе отношения.

Он улыбнулся, доставая из поклажи грузовых ослов спальные мешки. Туристы по очереди надували их ножным насосом. В такую жару многие предпочитали ложиться поверх спальников, а не забираться внутрь. Кто-то оставался в том, в чем ходил днем, кто-то переоделся; некоторые вообще решили не обременять себя одеждой. В Тартеше существовало табу на нудизм — недостаточно сильное, чтобы Рэднал приходил в ужас при виде голого тела, но вполне достаточное, чтобы не отрывать глаз от Эвилии и Лофосы, беспечно скидывающих с себя рубашки и брюки. Они были молоды, привлекательны и даже мускулисты для узкоголовых. Их тела казались оттого еще более обнаженными, что были менее волосаты, чем тела широкобровых. К облегчению Рэднала, мантия полностью скрывала его реакцию на увлекательное зрелище.

— Постарайтесь хорошенько выспаться, — сказал он, обращаясь к группе. — Не засиживайтесь допоздна. Почти весь завтрашний день мы проведем в седле, а местность будет потяжелее.

— Слушаюсь, отец клана! — отозвался Мобли, сын Сопсирка, словно юноша на приказ главы семейства; но посмел бы этот юноша ответить с такой иронией, немедленно получил бы зуботычину в назидание.

В конце концов большинство туристов прислушались к здравому смыслу. Они не представляли трудностей пути, однако, за исключением, возможно, четы Мартос, никак не были дураками; дурак вряд ли накопил бы серебра на экскурсию в Котлован-Парк. Как обычно в первую ночь с новой группой, Рэднал не последовал собственному совету. Человек выносливый, он к тому же хорошо знал, что их ждет впереди, и не собирался тратить лишние силы.

В дупле пальмы заухала сова. В воздухе стоял острый пряный запах; шалфей и лаванда, олеандр, лавр, чабрец — многие местные растения выделяли ароматические масла. Тончайший слой масла уменьшал потерю воды — что имело здесь первостепенное значение — и делал листья несъедобными для насекомых и животных.

Затухающие костры привлекали мошкару, иногда выхватывая из темноты более крупные тени — летучих мышей и козодоев, явившихся полакомиться объедками. Туристы не обращали внимания ни на насекомых, ни на хищников, их храп перекрывал уханье совы. После нескольких походов в качестве гида Рэднал был убежден, что храпят практически все, вероятно, и он сам, хотя собственного храпа слышать ему не доводилось.

Рэднал потянулся на спальном мешке, положил руки под голову и уставился на яркие звезды, будто выставленные на черном бархате. Да, такого не увидишь в огнях большого города — еще одна причина для работы в Парке… Ни о чем не думая, он смотрел, как они искрятся и мерцают в бездонном небе — лучший способ расслабиться и уснуть.

Его веки уже смыкались, когда кто-то поднялся со своего спального мешка — Эвилия направилась за кусты в кабинку туалета. Потом глаза Рэднала невольно расширились: в тусклом свете умирающего костра она казалась ожившей статуей из полированной бронзы. Как только девушка повернулась к нему спиной, он облизнул пересохшие губы.

Но вернувшись, вместо того чтобы забраться в свой мешок, Эвилия присела на корточки возле Лофосы. Подружки тихо засмеялись. Еще через секунду они встали и направились к Рэдналу.

Его похоть превратилась в тревогу — что они затеяли?

Девушки опустились рядом с ним на колени, слева и справа.

— Мы думаем, ты интересный мужчина, — прошептала Лофоса.

Эвилия положила руку на завязку его мантии и начала расшнуровывать.

— Вы обе? — пробормотал Рэднал.

Похоть вернулась — теперь очевидная, так как он лежал на спине. Вместе с похотью пришло чувство невероятности происходящего. Тартешские женщины — даже тартешские шлюхи — не были столь вызывающе бесстыдными; не были такими и тартешские мужчины. Не то чтобы тартешцы не тешились порой похабными фантазиями; просто об этом обычно помалкивали.

Узкоголовые девушки вновь затряслись от сдавленного смеха, словно его осторожность была самой смешной вещью на свете.

— Почему бы и нет? — спросила Эвилия. — Троим доступно много такого, что никак не доступно двоим.

— Но… — Рэднал махнул в сторону спящих туристов, — но если они проснутся?

— Может, научатся чему-нибудь, — ответила Лофоса, и тела девушек затряслись еще более соблазнительно.

Рэднал точно кое-чему научился. Во-первых, он понял, что на четвертом десятке ему уже трудно удовлетворить за ночь более чем одну женщину, хотя от таковой попытки он получил колоссальное удовольствие. Во-вторых, приобретенный опыт помог осознать, что в условиях повышенного обилия стимулов, воздействующих на все органы чувств, даже пытаться удовлетворить двух женщин сразу гораздо труднее, чем хлопать себя одной рукой по голове, а другой в то же время чесать себе живот. И, в-третьих, он понял, что есть женщины, подобные Лофосе и Эвилии, которые не знают запретов касательно собственного тела.