Евгений Лукин - Сборник «Щелк!»

— Пр-роклятый род! — возгласил он громоподобно. — Во что еще бить вас за гордыню вашу? Уже и грешники бегут из преисподней! Уже и собственным начальникам отказываетесь повиноваться!.. — Он передохнул и приказал сухо и коротко: — Баржу отцепить. Полным ходом в протоку.

— Я им говорю, мол, так и так, побег, мол… — робким баском объяснял из-за крыла Хвостач.

— Так бушлаты же… — начал было оправдываться капитан. — Люди свечки ставили, панихиды заказывали…

— Бушлаты?! — С пылающим от гнева лицом ангел в зеленых одеждах стремительно прошествовал на корму и одним ударом огненного меча перерубил трос.

— Прошу вас, владыко, садитесь…

Архиерей сел. С торжественностью несколько неуместной (дело происходило в кабинете начальника милиции) он воздел пухлые руки и, сняв клобук, бережно поместил его на край стола. Остался в черной шапочке.

Генерал хмурился и в глаза не глядел. В негустую и рыжеватую его шевелюру с флангов врубались две глубокие залысины, норовя повторить знаменитый маневр Ганнибала.

— Про баржу слышали? — отрывисто спросил он наконец.

С несчастным видом владыка развел мягкие ладони.

— Обрубили трос, — сдавленно сообщил генерал. — Баржу снесло на косу. А местные жители, не будь дураки, вскрыли пломбы и принялись расхищать бушлаты. Если прокуратура (а она уже занимается этим делом) копнет достаточно глубоко, то с полковником Непалимым придется расстаться… Как прикажете дальше работать, владыко? С кем работать прикажете?

— Сказано: аще и страждете правды ради… — начал было архиерей.

— Правды ради? — Генерал желчно усмехнулся. — Утром Склизский прибегал — каяться. Бушлаты-то отгружал именно он… И если бы только правды ради!

Архиерей ошеломленно схватился за наперсный крест.

— Вы хотите сказать?..

— Вот именно. — Голос генерала был исполнен горечи. — Под прикрытием богоугодного дела гнал ценности на ту сторону. Вместе с бушлатами. Отсылал на хранение каптенармусу, с которым, как сам признался, связан уже давно…

— Господи помилуй! — В страхе архиерей осенил себя крестным знамением. — Вот уж воистину: яко несть праведен никтоже…

— Праведен! — сказал генерал. — Покажите мне одного праведника, который бы мог разом списать столько бушлатов! Вы же знаете, что в прокуратуре сплошь сидят наши с вами противники, и если всплывет хоть одна зашитая в бушлаты ценность, нам останется уповать лишь на вмешательство Петра Петровича. Склизский — ладно, а вот Непалимого жалко…

Генерал вздохнул.

— А на будущее, владыко… — сказал он, потирая левую залысину. — Простите великодушно, но что-то с вашими речниками надо делать. Так дальше нельзя. Взять хотя бы тот случай с ревизоршей… Уму непостижимо: багром! Женщину! Интеллигентную! Пожилую!.. А у нее, между прочим, национальность! Сначала демократы здание пикетировали, потом патриоты с плакатом! «Одолжи багор, матросик!» Ну вот как его теперь отмазывать прикажете?

— Так ведь контингент-то какой!.. — беспомощно проговорил архиерей. — Одно слово: бесы. Да и ревизорша, между нами, взяточница. А у него, как на грех, багор был в руках. По привычке зацепил, без умысла…

— Послушайте, владыко, — взмолился генерал. — Ну присоветуйте вы там, я не знаю, чтобы хоть меняли этих речников время от времени…

— Так ведь и так меняют! Меняют что ни рейс!

— Простите?.. — Помаргивая рыжеватыми ресницами, генерал непонимающе смотрел на служителя культа. — Как же меняют, если люди одни и те же?

— Люди — да. А бесы в них — каждый раз новые. Я же и говорю: контингент такой… Что у вас, что у нас… Но вот с баржей — здесь их вины, поверьте, нет. Приказали трос обрубить — они и обрубили.

— Приказали? — пораженно переспросил генерал. — Зачем?

Перед тем, как ответить, архиерей боязливо оглянулся на дверь кабинета. Дверь была плотно прикрыта.

— Великий грешник бежал из обители скорби, — тихо и страшно выговорил он.

Генерал откинулся на спинку стула. Рыжеватая бровь изумленно взмыла.

— Как?.. ОТТУДА?

Архиерей скорбно кивнул, и в этот миг грянул телефон. Генерал уставился на аппарат, словно видел подобное устройство впервые. Затем снял трубку.

— Слушаю, — отрывисто известил он. — Сволокли с косы?.. Что?! — Лицо его внезапно осунулось. — Когда?.. Час назад?.. — На глубоких генеральских залысинах проступила испарина. — Срочно выясни, где в этот момент находились речники… Ну а какие же еще? Конечно, наши!

Он бросил трубку. Владыка смотрел на генерала, широко раскрыв глаза.

— Час назад теплоход «Богдан Сабинин» таранил баржу с бушлатами, — несколько севшим голосом сообщил тот. — Оба судна затонули.

— Свят-свят-свят! — только и смог выговорить архиерей.

То ли здесь, во сне, то ли там, наяву, кто-то тихо и нежно произнес его имя. Вздрогнув, дон Жуан открыл глаза — и сразу попал в липкую душную черноту четвертого круга. Сердце прянуло испуганно… Но нет, это был не Ад — в Аду никто никогда не спит. Это был всего лишь подвал — точное подобие Стигийских топей близ раскаленных стен адского города Дит. Справа из темноты давили влажным теплом невидимые ржавые трубы. В углу, наполняя тесное подземелье удушливым паром, бил слабый родник кипятка.

Шел третий день бегства с борта теплохода «Богдан Сабинин». Что-то подсказывало дону Жуану, что судно, принявшее на борт ладью Харона, недолго продержится на плаву.

В итоге — подвал. А тихий нежный оклик ему приснился, не иначе… Дон Жуан со вздохом опустился на ветхое влажное ложе из пакли и тряпья, но тут голос возник снова:

На заре морозной Под шестой березой, За углом у церкви Ждите, Дон-Жуан…

Он не сразу понял, что это стихи. Резко приподнялся на локте и вдруг плотно, страшно — как будто не себе, а кому-то другому — зажал рот ладонью. А голос продолжал:

Но, увы, клянусь вам Женихом и жизнью…

Она — улыбалась. Даже не видя ее лица, он знал, что, произнося это, она улыбается — нежно и беспомощно. Неслышно, как во сне, он поднялся с пола и двинулся к лестнице, ведущей из подвала в подъезд.

Застенок подъезда был освещен мохнатой от пыли скляницей. Без лязга приоткрыв дверь из сваренных накрест железных прутьев, дон Жуан шагнул наружу.

На каменной коробке подъемной клети теснились глубоко вырубленные непристойности и выражения, дону Жуану вовсе не знакомые. Богохульства, надо полагать… В подвале журчал и шипел кипяток, откуда-то сверху сквозь перекрытия приглушенно гремела дикарская музыка, а девичий голос на промежуточной площадке все ронял и ронял тихие, пронзающие душу слова: