Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью

— Командир разведроты старший лейтенант Волынский.

Услышал ответ.

— Начальник особого отдела бригады капитан Носатов.

Ритуал. Хотя мы прекрасно друг друга знали. После каждого поиска за линией фронта лн каждого моего бойца лично допрашивал: что да как.

Мазнул, скотина, липким взглядом по наташкиной фигуре, которую не портила ушитая ею военная форма.

— Слушай приказ, старлей, — перевел на меня взгляд особист. — Откомандировать бойца…

Он повернулся к Наташке и спросил, понизив голос.

— Как твоя фамилия?

— Ефрейтор Синевич, — звонко ответила девушка.

— Откомандировать ефрейтора Синевич в распоряжение штаба бригады, — это уже он мне.

Я человек военный. Приказ этой суки рваной выполнить обязан. Потом хоть Сталину жалуйся. Хоть Берии. Вскинул руку к пилотке.

— Слушаюсь.

— Ты так, да, — тихо прошипела девушка. — И пойду…

Капитан спрыгнул на дорогу. Помог соскочить Наташке, подхватив ее под ребра.

Бойцы подали ей сверху ее автомат и сидор.

А я стоял и смотрел, как особист ловким ловеласом открывает перед Наташкой дверь «мерседеса» и усаживает ее рядом с майором.

И такая тоска поселилась в груди: зачем мы тогда революцию делали, если все на свете осталось по-старому? И нет на земле справедливости. Тогда почему именно мне стыдно сейчас смотреть в глаза бойцам.

С досады громко стукнул рукояткой автомата по крыше кабины и крикнул с надрывом шофёру.

— Что стоишь, как контуженая мандавошка? Догоняй колонну!

Проснулся в холодном поту и перекрестился лежа. Слава Богу, это всего лишь ночной кошмар. И снова упал в объятия Морфея. Какие-то некачественные объятия. Не сон, а так — забытьё тревожное. Потому что я очень боялся увидеть снова этот кошмар.

— Не ожидала от тебя, Хорхе, такого наглого нарушения режима, — упрекнула доктор Мария Балестерос, снова облачая меня в филадельфийский воротник после осмотра.

Еще раз посмотрела на просвет новый рентгеновский снимок моей шеи, хмыкнула и добавила.

— Ты здоров как бык перед корридой. Все. Собирайся. В госпитале тебе больше делать нечего. Разве что чужое место занимать.

Встала и пошла к выходу.

В дверях обернулась и сказала уже мягче.

— Не забудь заглянуть в мой кабинет за выпиской из истории болезни. Пригодится.

Обижена на меня доктор Мария за то, что ночью к Наташке бегал. А что на завтраке бузу устроил, отказавшись от навязчивого сервиса местных санитарок это уже довесок. Ибо не фиг.

Когда я ночью молился около Наташи, откуда-то прискакала Анфиса, которая дежурила у нее.

— А че, Жора, ты без света-то тут сидишь?

И включила настольную лампу, сдвинув ее так, чтобы яркий свет не попадал на Наташкины веки. Но было уже поздно.

Наташка неожиданно проснулась. Распахнула свои длиннющие ресницы. Увидела меня — глаза сразу засияли звездчатыми сапфирами. И губы ее непроизвольно распялившись в глупой улыбке, хрипло прошептали.

— Жорик, любый мой…

Приподняла руку, которую я тут же схватил в свои ладони.

— Все хорошо уже, милая. Я рядом с тобой, — сказал я, целуя ее ладонь.

По Наташкиным вискам покатились горошины крупных слез.

Она всхлипнула и сказала.

— Не смотри на меня. Я страшная. Ты разлюбишь меня такую.

И повторила, возвысив голос почти до истерического крика.

— Не смотри на меня! Не смотри на меня!

На ее крик мигом набежали госпитальные карги и незнакомая мне медсестра, которые пинками выпихнули меня из Наташкиного кубрика, что-то раздраженно крича в полный голос на языке, которого я не знаю.

А потом мне приснился кошмар.

А сейчас вообще гонят из госпиталя и свиданок с Наташкой не дают.

Собрался на выписку я достаточно быстро. Сестра-хозяйка в подвальном помещении госпиталя выдала мне под подпись, что у нее значилось в описи из моего имущества. Беглая проверка показала, что все вроде бы на месте, в том числе и лламовский «кольт» с запасными магазинами в подсумках. И патроны все на месте. Впрочем, меня сюда и доставили вертолетом только с тем, что было на мне. Все остальное в автобусе осталось.

Там же в подвале я и переоделся, сдав обратно веселенькую пижамку и тапочки. Противно было надевать нестиранные заскорузлые носки, но что поделать — стиркой моего тряпья тут никто не озадачился. Как засунули их в ботинки, так они там все это время и лежали, ароматизируя окружающее пространство. Документы и деньги, что нашли в моих карманах врачи, выдали по отдельному списку. Не стал даже вспоминать, сколько наличности у меня тогда с собой было. Все равно основная касса у Ингеборге на руках. А мои личные деньги за самой малостью — это электронная запись на айдишке. Рассовал, что выдали снова по карманам вместе с золотой зажигалкой трофейной, носовыми платками, сигаретами и медицинским жгутом с индпакетом.

— Оружие наденьте так, чтобы все его видели, — посоветовала сестра-хозяйка. Подавая мне мой маленький «шмайссер» в кобуре для ношения на щиколотке. Эк я про него забыл. Низачет. Низенькая, худенькая, жгуче чернявая женщина с бледной кожей лет сорока пяти в белом халате и простой косынке, завязанной узлом на затылке. Совсем не похожа она на сестер-хозяек из русских больниц. Там они все больше тучностью берут. И повышенными тонами голоса при общении.

— На скрытое ношение оружия в Виго требуется особая лицензия от оружейной комиссии Кортесов, — добавила она, видя мое некоторое недоумение.

Что ж будем хвастаться окружающим костяной рукоятью «кольта», а «шмайссер» придется нести в руках. Иначе не получается. Даже сумки никакой нет.

— Спасибо, что предупредили.

— Не за что. Вот еще бумага. Распишитесь в ней, что ознакомлены с тем, что ваша сумка изъята коррехидором без досмотра и описи.

Расписываясь, спросил.

— Как эта сумка выглядела?

— Небольшая такая, плоская с ремнем через плечо. Кожаная. Коричневая.

Понятно. Полевую сумку с меня коррехидор слямзил вместе со всеми бумагами от «погорельцев». Так я с ними и не ознакомился. Видя мою озадаченную рожу, сестра-хозяйка извинилась, оправдываясь.

— Кто я, чтобы препятствовать коррехидору. Все что смогла, так это заставить его написать такую бумагу.

— Спасибо, — на автомате проговорил я, думая…

Впрочем, ни о чем не думая. Слишком мало информации чтобы о чем-либо продуктивно думать.

— Если хотите хороший совет, — снова высказалась женщина, — то сходите в церковь, поставьте свечу своему ангелу-хранителю. За чудесное спасение.