Майкл Гелприн - Кочевники поневоле

– Слишком дорого, – поникла Габриэла, когда тот закончил. – Я немного понимаю по-венгерски, – объяснила она. – Это из шкуры морского леопарда, который водится далеко на севере и в наши края не заплывает. Говорят, что охотиться на него очень опасно. Поэтому его мех так дорог, и за шубу хозяин просит немерено. Отец никогда мне её не купит.

Курт сам не знал, какая сила заставила его запустить руку под зипун. Там, упрятанный во внутренний карман телогрейки, лежал портсигар. Тот самый, серебряный, древней искусной работы, передаваемый в семье Бауэров от отца к сыну.

У венгра загорелись глаза, он едва не выхватил портсигар у Курта из рук. Быстро раскрыл его, осмотрел, поиграл с мудрёной защёлкой. Затем разразился новой тирадой, столь же неразборчивой, как и предыдущая.

– Ты что же, вправду покупаешь это мне, Курт? – В глазах у Габриэлы появились внезапно слёзы. – Ты… ты хочешь отдать это, чтобы… чтобы…

– Хочу. – Курт шагнул к продавцу. – Я меняю, – сказал он твёрдо. – Устроит тебя эта вещь?

Венгр закивал и поспешно упрятал портсигар за пазуху. Скинул шубку на руки Габриэле, повернулся и исчез за спинами обменщиков.

С закатом торговлю свернули, наскоро отужинали у шатров, а через час на ярко освещённой факелами, утоптанной береговой площадке начались танцы.

– Эх, гитары нет, – вздохнул Илья, критически осмотрев оркестр.

Было в нём четыре свирели, барабан и несколько струнных инструментов с неизвестными названиями. Играли тем не менее музыканты слаженно, и первый вальс прошёл на ура. Его сменило танго, затем фокстрот, снова танго, мазурка, брейк-данс…

Танцором Курт был неплохим, в октябрьском боевом кочевье – одним из первых. После вальса он скинул зипун, за ним свитер и остался в вязаной декабрьской рубахе из шерсти трирога. Быстрые мелодии он отплясывал с Эльзой, медленные – с Габриэлой, а потом завели хоровод, и Курт, держа обеих девушек за руки, полетел по кругу. Быстрее, ещё быстрее, ещё! С финальным аккордом хоровод распался, танцоров разметало в разные стороны. Курт не удержался на ногах и повалился на утоптанный снег навзничь, увлекая за собой хохочущую Габриэлу. Их лица оказались напротив, и в следующую секунду девушка поцеловала его в губы. Отпрянула, заглянула в глаза. Вскочила на ноги и, протянув руку, помогла подняться. Затем, так и не отпуская руки, повлекла из круга прочь.

Минут пять они, петляя между деревьями, удалялись от танцплощадки в глубь острова. У Курта мучительно ныло на сердце. Девушка ему нравилась – легконогая, весёлая, непосредственная. И в то же время за океаном его ждала другая. Если, конечно, ещё ждала.

Габриэла внезапно резко остановилась, механически переставляющий ноги в двух шагах позади Курт едва не налетел на неё. Девушка подалась к нему, запрокинула голову и обхватила руками за шею. Миг спустя он целовал её – в глаза, в разрумянившиеся от мороза щёки, в раскрывшиеся ему навстречу губы.

На следующее утро торговля возобновилась и к полудню пошла на убыль. Не обменянного товара почти не осталось, Иоганн довольно поглаживал бороду и любовно похлопывал сложенные на санях пузатые мешки с выменянным добром.

К двум пополудни ряды купцов поредели, а к трём и вовсе сошли на нет. Островитяне один за другим стали покидать ярмарку.

– Перекусим и тронемся, – решил Иоганн и принялся оживлять погасший утром костёр. – Куда, интересно знать, запропастился русский. Ладно, подождём.

Долго ждать не пришлось. Илья появился, едва занялись первые поленья в костре.

– Я ухожу, – пряча глаза, сказал он Курту. – Спасибо тебе за всё.

– Как уходишь? Куда?!

– К своим. Это на северо-запад отсюда, в трёх сутках пути. Остров с названием Москва.

– Подожди. – Курт вскочил, растерянно заозирался по сторонам. – А как же… Как же мы будем возвращаться весной?

– Мы не будем. Вернее, я не буду, ты, если хочешь, можешь вернуться. А я остаюсь. Извини. Нет никакого смысла идти туда, где нужно умирать.

Ссутулившись, Курт смотрел уходящему Илье вслед. Цвайберг приблизился, положил руку на плечо.

– Он ушёл к своим, так? – спросил Иоганн. – К русским?

Курт кивнул. Его охватила апатия. Шансы вернуться, и без того призрачные, с уходом Ильи исчезли окончательно. В одиночку расстояние до материка ему не преодолеть.

– Я знал, что так будет, – сочувственно сказал Иоганн. – Твой друг поступил разумно. Правильно поступил.

Курт не ответил. Обернулся – Габриэла смотрела на него сияющими от счастья глазами.

По возвращении на Мюнхен Иоганн зарезал барашка. Фрезенбург извлёк из погреба бочонок с пятилетней выдержки ягодной настойкой. За стол сели с закатом Нце и пропировали далеко за полночь.

Пили за купеческую смётку, за удачу, за добрую охоту, добрый урожай и добрый улов. За всех вместе и за каждого в отдельности. Потом перешли на брудершафты.

Сидя за столом в просторной натопленной гостиной, обнимая за плечи захмелевшую Габриэлу, подпевая затянувшему «Ты виноват» Бурмейстеру, Курт чувствовал, что попал домой. Именно домой, туда, где ему следовало родиться и жить, к людям одного с ним толка, гостеприимным, щедрым, доброжелательным. И не было здесь никакой войны, и не было никаких набегов и заслонов, и необходимости умирать тоже не было.

Утром Курта разбудила неслышно прокравшаяся в его комнату Габриэла. Приложила палец к губам, затем поманила рукой и скрылась за дверью.

Курт поднялся, набросил одежду, вышел в гостиную. Дом ещё спал. Протяжно, с присвистом, храпел Иоганн. Людвиг и Отто отзывались руладами из своих спален.

Габриэла, по-походному одетая, стояла в дверях. Через пять минут они выбрались во двор, там, прислонённые к стене, уже стояли наготове лыжи.

– Хочу показать тебе кое-что, – улыбнулась девушка. – Это недалеко, за пару часов доберёмся.

Обещанную пару часов шли на северо-восток. «Кое-чем» оказался остров, плоский, лесистый, со всех сторон окружённый другими, холмистыми.

На берегу Габриэла сбросила лыжи, воткнула палки в снег, обернулась к Курту:

– Пойдём, теперь совсем рядом.

Минут десять они пробирались по целине между деревьями. Снежный покров с каждым шагом становился всё тоньше, и, наконец, совсем исчез, теперь ноги ступали по каменистой, покрытой жухлым палым листом земле.

– Смотри. – Габриэла остановилась, не глядя взяла Курта за руку, а свободной рукой указала вперёд и влево.

Курт ахнул. По центру свободной от растительности и от снега поляны из-под земли бил источник. Над ним поднимался пар, и водяные струи, падая на землю, сливались в петляющий по поляне, утекающий на север ручей.

– Пойдём, – Габриэла потянула Курта за руку и повлекла к источнику. В двух шагах от него отняла руку, наклонилась и, набрав полные пригоршни воды, выпрямилась. – Попробуй, – улыбнулась девушка. – Не бойся, вода пресная.