Дмитрий Старицкий - Лишние Земли лишних

— Ну что молчите? — надавил слегка голосом. — Расскажите всем про вчерашнее. Интересно же народу, зачем его полиция весь вечер вчера трясла и на уши ставила.

— А че рассказывать-то? — ушла в несознанку Урыльник, пряча глаза уже под стол.

Ну прям гимназистка, которая случайно в школьном туалете разбила унитаз, на ковре в кабинете завуча.

Я посмотрел в глаза Ингеборге.

Та ответила понимающим мне взглядом. Вздохнула и попросила:

— А ты с самого начала давай. С того момента, как вы вчера отсюда ушли.

— Да ничего такого и не было. Шли и шли. По сторонам глазели. Потом к нам эти, из крутой тачки пристали. Кататься звали. В ресторан на берегу моря…

Я в это время в упор смотрел на Катю. И напряженно думал: сдаст она хохлушек или не сдаст?

Та поначалу прятала от меня глаза, но потом подняла их и посмотрела с каким-то неясным вызовом.

А я ей взял и подмигнул задорно.

Господи, как мало надо человеку для счастья. Вся аж просияла, как восходящее солнышко, что майским утром разгоняет утренний туман от речки над заливным лугом.

Я искренне улыбнулся в ответ.

Как это приятно — делать человека счастливым, хотя бы на пару секунд.

— А когда мы отказались, то они нас похватали и в машину затолкали, — добавила Оксана.

— Потом привезли в какой-то подвал, отобрали деньги, документы и избили, — заплакала Ярина, утирая глаза рукой, попутно счищая ею тональный крем с синяка. — Ничего не объяснили и сразу бить. По лицу-у-у…

— А что они от вас хотели? — спросила Бисянка.

— А мы знаем? Мы по-ихнему ни бельмеса, — оправдывалась Оксана. — Спросят криком, гыг-гыр-гыр, потом еще что-то крикнут, и по морде кулаком. А за что?! — Она перешла на повышенные визгливые тона. — Потом в подвале сидели, запертые, без сортира. С парашным ведром вонючим. Долго. Потом военные пришли и освободили нас. Вот и все.

— Еще вояки переписали нас, вместе со всеми девчатами, кого оттуда вынули, — добавила Урыльник. — Сказали, что новые айдишки нам выдадут, взамен утраченных. А мы им новые фамилии сказали. Здесь же это можно.

— И как вас теперь называть? — спросила Буля тоном уполномоченного КГБ по району.

— Я теперь Ярина Бандера, а она, — кивнула Урыльник на Кончиц, — Окса фон Штирлиц.

Я, конечно, понимаю, что пять минут здорового смеха заменяют килограмм морковки, но в таких количествах каротель могут потреблять только кролики. Чуть со стула не грохнулся. И был бы тогда, как любит говорить Ругин, «пацталом».

А негр за стойкой, наверное, думает, что мы тут анекдотами друг друга развлекаем. У нас, у русских, жизнь круче любого анекдота.

— А они что? Вам так и не сказали, за что бьют? — спросила Сажи, когда все отсмеялись. — Это же беспредел какой-то.

— Беспредел и есть, — Ярина уже выла, подвсхлипывая, — самый натуральный. А с виду — приличные пацаны. Одеты хорошо. Тачка дорогая. На морду — симпатичные.

— Хочешь сказать, не рыночный вариант, — усмехнулась Альфия.

— Не-а, — сморкнулась Ярина в бумажную салфетку, — совсем не с рынка перцы. Больше на мажоров смахивают. Золотом обвешаны. Гайки [211] Золотые перстни (сленг). на пальцах в два ряда.

— Значит, понравились мальчики? — вставил я свои три копейки.

— Жора, ты издеваешься? — возмутилась Оксана. — Как могут понравиться те, кто тебя бьет?

— А до того? — спросила Роза ласково и участливо.

— До чего «до того»? — переспросила Оксана.

— До того, как били? Когда вас кататься звали? — пояснила Шицгал полет своей мысли.

— Да так… Вполне себе приличный клиент, — проговорилась Кончиц.

— Картина Репина «Приплыли», — констатировал я. — Так вы, значит, вчера на промысел двинули?

— Жора, за кого ты нас принимаешь, — возмутилась Урыльник, которая теперь, как выяснилось, уже Бандера.

Ответом ей был звонкий хохот всего девичьего коллектива.

— Ну приколистка, — держалась за живот Анфиса. — К Задорнову ходить не надо.

— Слышь, мать, а ты когда операцию по гименопластике успела сделать? — смеялась Галина.

— Какую операцию? — не поняла Ярина.

— Да по восстановлению девственности, — не унималась Антоненкова.

— При чем тут это? — откровенно не поняла Ярина, что от нее хотят.

— А при чем тут: «за кого ты нас принимаешь»? — передразнила ее Антоненкова. — Сказать, за кого тебя Жора принимает? Или напомнить, на что ты в Москве у него же подписывалась? Сидит тут, понимаешь, и целочку из себя строит.

— Все вы не так поняли, — встала на защиту подруги Кончиц. Или Штирлиц?

— Все мы так поняли, — констатировала Ингеборге. — Как есть, так и поняли. Вот так всегда все и кончается, когда в приличную компанию шлюх с панели берут.

— Сама ты млядь шпротная, — окрысилась на нее Кончиц-Штирлиц, срываясь на крик.

— Может быть, я и млядь, — спокойно ответила Прускайте, — может, даже и шпротная. Но в отличие от тебя на панели ночами не стояла.

— Я тоже на панели не стояла, — крикнула Оксана.

Я обернулся на негра за стойкой. Фу-у-у… Все не так плохо. Он вроде пока в панику не впадает и патруль не вызывает. Ну кричат друг на друга клиенты. Может, им так нравится? Главное — драки нет.

— Ой ли, — покачала головой Ингеборге, в упор рассматривая Оксану. — Тогда скажи нам, дорогуша, откуда тебя в наше агентство выдернули? Из какого дерьма? Ну что молчишь? Не нравится, когда тебя, как котенка, носом суют в то, куда нагадила?

Кончиц молчала, краснея шеей. И совсем не была похожа на какую-то там «фон».

А Прускайте продолжила, обращаясь уже ко мне:

— Жорик, еще совсем недавно вот ее, — она кивнула на Кончиц, чтобы я на кого другого не подумал, — наш менеджер на Ленинградке, [212] В Москве, за МКАД, на Ленинградском шоссе действует подпольная ночная биржа уличных проституток. Московские власти ее особо не гоняют, потому как еле-еле смогли выжить проституток с центральных улиц города. ночью, снял у «мамки». [213] Содержательница притона или группы уличных проституток. Помощник сутенера женского пола. Как правило, сама мамка — из бывших проституток (сленг). Для собственного частного употребления. Выбрал под светом фар из десятка таких же. За тысячу рублей. Всего. Утром, протрезвев, рассмотрел, что баба кондиционная вполне, и в агентство притащил. Потом агентство ее у сутенера выкупило. Она за это теперь менеджеру бесплатно дает, по первому требованию.

— Сволочь ты балтийская, фашистка недорезанная, подстилка чухонская, — брызнула слезами Кончиц, подвывая, — кому это интересно? Зачем ты все это рассказываешь?

— Никому бы не было это интересно, — назидательно проговорила Прускайте, — если бы ты вчера на панель не пошла. В первый же день! Правильно сказано, что в этом мире каждый имеет второй шанс изменить свою жизнь. И вы им не воспользовались.