Диана Удовиченко - Эффект преломления

— Хорошо. Повторим. — Я нажал на спусковой крючок, струя святой воды ударила в правое крыло нетопыря. — Господи, благослови!..

Джанджи корчился на полу, из пасти текла розовая пена. Облитое крыло съежилось и скрутилось, как будто было из пергамента.

— По-ща-ди… — прошептал он. — Там…

— Где? Скажи только, где?

— Подземелье… там мы были… там с нами делали… что-то… не помню…

— Это неважно, — перебил я. — Какое подземелье?

Хотя уже понимал, о чем идет речь.

— Не… помню… помню, было больно… кровь… вытягивали много крови… когда не осталось сил… меня взяли… долго тащили… потом выбросили…

— А Бэй? Помнишь Бэя?

— Бэй там остался… говорил… все равно убегу… он был сильным… очень сильным…

Похоже, и убежал, подумалось мне. И даже сумел выбраться и свалить в тайгу. Лучше б он этого не делал, издох бы там. Но нет, тварина выперлась и убила кучу народу. Как вылез? А ведь недаром мне тогда показалось, что в одном месте стена слишком гладкая…

Но теперь у меня в руках была зацепка. Вряд ли Джанджи мог сказать что-нибудь еще. Судя по всему, с рассудком у вурдалака было так себе. Я вытащил кольт, поднял, целясь в уродливую башку.

— Прошу вас, Иван, — вмешался мастер Чжан. — Я не давал согласия на его уничтожение. Он еще понадобится для опытов.

— Хрен с вами, сами смотрите.

Как по мне, безопаснее было бы пристрелить монстра. Но что поделаешь — Церковь требовала от меня лояльности к упырям, да и выяснять отношения было некогда. Я вышел из комнаты.

— Вы все слышали. Мы сейчас же идем туда.

— Все организую, — коротко проговорил мастер Чжан, и на этот раз я ему поверил. На карту была поставлена жизнь клана.

Еще один короткий звонок.

— Понял, — ответил отец Константин. — Дай нам час, чадо.

Из истории рода Батори

Замок Чахтице, 28 декабря 1610 года от Рождества Христова

Серое, серое небо над серыми Карпатами. Под ним и снег тоже казался серым, как пепел. Кружил в сером воздухе, накрывал серую землю.

Серо было на душе у всадника, который мчался к замку Чахтице во главе отряда вооруженных до зубов гайдуков.

Близко уже. Дьёрдь пустил коня во весь опор. Чего тянуть, продлевать боль, сомнения? Скорее покончить со всем…

Николаус Зриньи и Георг Хоммонаи тоже пришпорили лошадей. Зятьям Эржебеты было не по себе — страшились того, что собирались сделать. И ни оружие, ни кольчуги, ни опытные, испытанные в боях гайдуки не давали чувства защищенности. Да ничего уже не изменить было, все решено.

Дьёрдь поднялся по каменистой дороге, остановил коня, забарабанил в ворота.

— Именем его императорского величества Матиаса Первого, откройте палатину Венгрии!

Ворота отворились, охранники молча пропустили отряд. Пуст, холоден, тих был Чахтице. Ни слуг не видно, ни господ. Лишь цыганские шатры уныло трепетали на ветру, намокали под сырым снегом. Их обитатели куда-то исчезли, покинули жилища.

Тяжело ступая, Дьёрдь пересек двор, поднялся на крыльцо и вошел в замок. Распинывая черных кошек, зашагал по лестнице. За ним — отряд. Челядь испуганно жалась по углам, разбегалась при виде мрачных людей, которые решительно, никого не спрашивая, поднялись в столовую.

Дьёрдь вошел первым, следом шагнули Хоммонаи со Зриньи, растеряв изрядную долю решимости. Гайдуки замерли возле дверей.

Эржебета и ее сын Пал сидели за длинным столом, обедали. Вышколенные служанки, подносившие серебряные блюда со снедью, даже при виде незваных гостей не остановились, не прервали отточенных, словно танец, движений. Впрочем, все яства подавались мальчику, перед графинею стояли всего одна тарелка и кубок.

Эржебета, в черном платье дорогого бархата, сидела, гордо выпрямив спину. Черные, без признака седины волосы, идеально белая кожа без единой морщинки, блестящие глаза. Хороша, с тоскою думал Дьёрдь. И теперь, в пятьдесят, все так же хороша… Кто знает, будь Эржебета не так красива, быть может, легче ему было бы исполнять свой долг?

— Светлый день Рождества Христова недавно отпраздновали, — ровно проговорила графиня, глядя прямо перед собою. — Новый год еще впереди. Так почему ж в моем доме столько гостей?..

Она отхлебнула из кубка, окрасила губы багровым. Гости молчали.

— Здравствуй, Дьёрдь. Рада тебя видеть, старый друг. Как твои палатинские дела, Дьёрдь?

Молчал Дьёрдь, лишь не мог оторвать взгляда от красной полосы на губах графини. А она продолжала:

— Здравствуйте и вы, любезные зятья Николаус и Георг. Как поживают ваши жены, мои дорогие дочери?

Слова ее тяжело падали на души, смущали умы, и казалось, низкий голос этой женщины околдовывает людей, заставляет их отступить… Дьёрдь ощутил, как в сердце впивается боль. Коротко бросил:

— Довольно!

Кивнул гайдукам. Те вышли.

Розовый язык медленно прошелся по губам, слизывая остатки багровой влаги.

— Как твоя семья, Дьёрдь? — как ни в чем не бывало продолжила расспрашивать графиня. — Здорова ли красавица-жена, Эржебета Чобор? И как живется прелестной дочери твоей Юдите? Счастлива ли она замужем? Вы, дорогие зятья, скажите: получили ли вы мои подарки на Рождество? Понравились ли внукам моим игрушки, сладости? К лицу ли пришлись дочерям опалы да жемчуга? А вы сами, Николаус и Георг, рады ли золотым флоринам, которые вам послала теща?

Боль в сердце нарастала. Скоро терпеть ее будет невозможно. Зачем, Эржебета? Просил же тебя, предупреждал…

— Там они, в кладовой, — сказал, входя, командир гайдуков. — Так что, осмелюсь доложить, ваше сиятельство, страх посмотреть. На войне и то такого не увидишь…

Дьёрдь отправился за солдатом. Эржебета осталась сидеть за столом, даже головы не повернула.

В одной из многочисленных кладовых на соломенной подстилке лежали три изможденные, худые, словно скелеты, девушки. Тела их покрывали страшные раны и следы незаживших ожогов. Несчастные были без сознания.

— Сколько ж она пытала бедняжек, — прошептал один из гайдуков.

В отряде поднялся ропот. Каждый на месте служанок видел жену, сестру или дочь…

— На кол ведьму!

— На костер!

Дьёрдь повелительно поднял руку:

— Виновные предстанут перед судом. Позвать сюда всех слуг.

Гайдуки рассыпались по замку. Ловили челядь, сгоняли к палатину. Вскоре на кухне стало не протолкнуться от людей. Слуги жались друг к другу, шептались встревоженно, переговаривались. Дьёрдь обвел толпу тяжелым взглядом, шум смолк.

— Как живется вам в Чахтице, люди? Добра ли ваша хозяйка? Есть ли те, кто хочет рассказать о ее доброте?

Они молчали.

— Боитесь наказания графини? — усмехнулся Турзо. — Не бойтесь. Больше не будет его. Говорите.

Слуги снова зашептались.

— Слово палатина даю! — повысил голос Дьёрдь. — Нет больше тут ее власти. Я — власть, и я здесь, чтобы защитить вас!