Александр Маркьянов - У кладезя бездны. Часть 4

— Есть…

Лифт не работал. Капитан в последний раз оглядел картину дичайшего разгрома — и пошел по лестнице вниз. На лестнице — кто-то устроил туалет, тесная клетушка буквально гудела мухами — но другого пути не было. Интересно- вот они то сами понимают свою убогость — мимо туалета гадить? Или им плевать?

Свиньи и есть свиньи…

Внизу — по озабоченным мордам своих, капитан понял, что что-то произошло. Морды еще и белые как мел.

— Что?

— Господин капитан, на минус первом — гляньте…

Луч света мазнул по хромированным решеткам, отделяющим коридор от ячеек депозитария — ячеек, где можно арендовать место для хранения небольших по размеру и очень ценных вещей. Фонаря явно недоставало, здесь царил мрак, электричества совсем не было. Капитан не видел что впереди — но от того, что почувствовал, у него волосы на всем теле дыбом поднялись. Кровь. Знакомый, металлический запах крови и едва уловимый привкус порохового дыма. Стреляли. Причем стреляли совсем недавно…

Капитан толкнул приоткрытую дверь депозитария автоматным стволом, повел фонарем — и его чуть не вывернуло наизнанку. В углу депозитарного зала — навалом лежали тела, буквально одно на одном. Тел было много…

А на мраморе пола — расплывающаяся кровавая лужа успешно поглощала, вбирала в себе кроваво-грязные, рубчатые следы сапог.

Через час — около здания банка Мелли собрались чины из военной администрации, бригада русских полицейских чиновников и специальная группа, в задачу которой входило документирование обнаруженных зверств исламистов с тем, чтобы предъявить это международному сообществу как доказательство необходимости силового решения.

Носилки по узкой лестнице не проходили. На брезенте — из депозитария подняли пятьдесят семь тел. Их разложили перед банком для съемки, в то время как казаки сдерживали собравшуюся у банка толпу.

Результаты первичной криминалистической экспертизы показали, что этих людей — все мужчины, самого разного возраста — расстреляли, причем расстреляли не больше трех часов назад, кровь даже не успела свернуться. Всех исполнили выстрелом в затылок. И бросили в банке, это была та группа, которой удалось скрыться.

Вскрыв депозитарные ячейки, во многих из них нашли ценности. Это заставило предположить, что исламисты просто не добрались до минус первого уровня. Вера в Аллаха вовсе не препятствовала грабить, оправдывали это всегда тем, что грабили неверных.

Первичный осмотр камер — показал, что расстрелянные люди пробыли здесь как минимум несколько дней — было обнаружено то, что их кто-то кормил, выводил в туалет, охранял. Это заставляло предположить, что сюда — в самый последний момент перевели часть узников из личной тюрьмы Шахиншаха Эвин в центре Тегерана, так называемой «Старой тюрьмы». И получается — здесь они были все время, пока шла вакханалия… может быть, их перевозили с места на место, но несколько дней они точно были здесь.

Нашли еще кое-что. Записку, исполненную кривыми, очень корявыми буквами на небольшом обрывке бумаги. Там были буквы Uomo D… и все. Уомо — по-итальянски означало «человек», но ничего больше из этой записки понять не удалось…

— Любой ценой — значит, любой, которую мы можем заплатить.

— Например, жизнью? — поинтересовался барон — а как насчет жизни твоего ребенка? Жизни многих детей.

— Не время играть в психологические игры, сударь. Не нужно.

— Да я и не пытаюсь — невесело заключил барон — вы так видимо и не поняли ничего. То, что вы продолжаете считать игрой — для меня было жизнью. Жизнью на протяжении двадцати с лишним лет…

Прошло Рождество. Отгремели салюты, отгорели шутихи, потянулась нескончаемо череда серых и унылых дней. Дней, состоящих из неких обязательных действий, которых от него все ждали, и которые он должен был совершать, чтобы удовлетворить интересы других. Этого было достаточно. О его интересах — никто и никогда не задумывался.

В последнее время — барон все чаще задумывался о самоубийстве. Эта мысль была не истеричной — так дама, брошенная любовником, хватает пузырек со снотворным, и… Не яростно — жестокой — так окруженный со всех сторон отрядом коммандос последний оставшийся в живых боец разведгруппы рвет чеку гранаты. Нет, эта мысль была буднично — страшной, взвешенной и обдуманной. Взять пистолет, приставить его к голове и нажать на спуск. Барон Карло Полетти, гениальный финансист взвешивал эту мысль, как взвешивают рискованную биржевую сделку. Что будет со всеми теми, кто от него зависит. Что будет с теми финансовыми потоками, с направлением движения денег, о которых знал только он. Гениальный финансист, он стоял в центре спрута, созданного двадцатью годами усилий людей, чьи грехи не поддавались описанию. Возможно, кто-то думал, что он — не более чем передаточное звено, наемный работник. Что ж, они ошибались и сильно. Вот только — показать им это можно было только своей смертью…

В этот день, субботний день, ничем не отличающийся от остальных — барон прилетел в свое швейцарское владение на вертолете из Милана — обычный субботний рейс. Погода была прескверной, сильный, порывистый ветер и снежные заряды в горах, один раз они чуть не разбились — но все же остались живы. И сейчас, стоя на стеклянной веранде над обрывом, с бокалом скотча, шотландского виски в руках — барон принял решение, и это решение было полностью противоположным тому, что он принял в пятницу. Он ехал сюда, чтобы покончить с собой — прервать эту страшно затянувшуюся эпопею. Но сейчас — он вдруг увидел волю Божию, увидел ее так ясно, как будто бы сам Господь сказал ему ее. Если бы он сегодня разбился на вертолете — а к тому были все возможности — это была бы воля Божия. Но если он жив — значит, Господь оставил его в живых. Оставил для того, чтобы он сражался. Чтоб наказал всех, кто отравляет жизнь злом. Пусть Джузеппе больше нет в живых — но он то жив. И пока еще способен сражаться…

Да, надо сражаться.

— Экселленц?

Барон повернулся, больше с недоумением, чем с гневом. Он приказывал никогда не беспокоить его, когда он стоит на этой веранде, здесь, над обрывом — ему лучше думалось. Швейцарцы не итальянцы, они выполняют приказы безоговорочно.

— Что произошло? Пожар?

— Никак нет, экселленц. Человек.

— Человек?!

— У поста на въезде. Просит пустить.

— Просит пустить? — с иронией спросил барон — он вероятно, замерз?

— Никак нет, экселленц — у швейцарцев было плохо с юмором — он говорит, что он прибыл с Востока. Издалека…