Виктор Ночкин - Дорога оружия (сборник)

Трое кочевых разворачивались в линию, чтобы отрезать путь Йоле, она вывернула руль, уходя в степь. Пока маневрировала, те двое, что были сзади, успели заметно сократить расстояние, теперь сквозь треск и грохот катящейся мотоциклетки долетали и их визгливые вопли.

Йоля мчалась, огибая засаду, но, едва собралась сделать новый поворот, чтобы совсем уж вырваться из ловушки, на гребне холма вырос наездник. Здоровенный, страшный, в курчавые патлы вплетены кости и палочки, чтобы придать прическе форму. Вместе это образовывало что-то вроде раскинутых крыльев, будто на кочевого уселась странная безголовая птица. Лицо и грудь людоеда покрывали белые линии, складывающиеся в корявый рисунок.

Но любоваться диковинными украшениями было некогда, Йоля снова пустила мотоциклетку по кругу, чтобы проскочить, сохраняя дистанцию, и не дать дикарю метнуть копье. Когда она оглянулась, следом за размалеванным через гребень холма переваливали другие дикари – еще и еще. Теперь она ругала себя: дура, дура, обрадовалась, решила, что ушла из засады, а те, первые, ей нарочно показались, чтобы направить в ловушку… Ну, ничего, пока что не поймали! Хотя кольцо сжималось, до ближайших преследователей оставалось еще порядочное расстояние. Кочевые неслись со всех сторон, спешили сойтись, окружить, отрезать путь. Йоля еще повернула руль, направляя мотоциклетку туда, где пространство между пустынными наездниками было побольше. Дикарь с крыльями тоже ударил пятками маниса, устремляясь наперерез. Он завыл, и Йоля заверещала, мчась прямо на него. Дикарь поднял руку, занося копье для броска…

Резко и пронзительно зашипел манис, которого хозяин пустил навстречу грохочущей, окутанной клубами пыли мотоциклетке. Йоля схватила дробовик и навела оружие на разрисованного, тот поднял маниса на дыбы и метнул копье. Бабахнул выстрел. Остро отточенный наконечник глубоко вонзился в скат, пропорол его, но переднее колесо продолжало бешено вращаться, длинное древко ударило в землю. Заднее колесо мотоциклетки, налетевшей на препятствие, оторвалось от земли, Йоля выпрыгнула, а мотоциклетка, переворачиваясь в воздухе, рухнула на маниса, грудь которого была изрешечена дробью. Дикарь с крыльями на башке рванулся из-под упавшего ящера. Манис дернулся, перекидывая мотоциклетку на наездника, тот снова взвыл…

Йоля всем телом грохнулась о землю, от удара дыхание прервалось, будто воздух разом вышибло из легких, она закряхтела, села. Притянула к себе дробовик и переломила. Когда вытаскивала гильзу, пальцы дважды сорвались, Йоле казалось, она делает все страшно медленно, но пока заряжала, несущиеся во весь опор дикари почти не приблизились. Голова кружилась, и равнина раскачивалась перед глазами. Йоля подняла дробовик и прицелилась в того противника, что был ближе. Дробовик выплюнул сноп огня и свинца, манис вильнул в сторону, а наездник полетел кубарем, только пятки мелькнули.

Отдача опрокинула Йолю, она снова села и стала перезаряжать. На нее упала тень, и девушка, не раздумывая, метнулась в сторону – там, где она только что сидела, в землю глубоко воткнулось копье, украшенное разноцветными ленточками. Это дикарь с чудно́й прической сумел выбраться из-под упавшего маниса и дохромал к девушке.

Зарядить она уже не успевала. Приклад дробовика описал дугу, завершившуюся на челюсти кочевого. Тот повалился на спину, а Йоля успела разглядеть, что изображала его прическа – вовсе не птицу, а страшного крылатого зверя, которого они с Игнашом видели в небе, когда харьковчан застигла буря в Донной пустыне.

Над самым ухом зашипел манис, клацнули длинные желтые зубы. Йоля увернулась, но дикари уже кружили около нее, отталкивая друг друга. Девушка взмахнула разряженным дробовиком, никого не задела, и тут на ее затылок обрушился удар, дубинка прошла вскользь, сбила шляпу, однако в глазах потемнело, колени подогнулись. Йоля опустилась в пыль. На спину ей прыгнул дикарь, она ударила затылком наугад, угодила в мягкое, людоед зарычал, перехватил Йолину руку и выкрутил, заставляя выпустить оружие. На помощь ему подоспел второй. Третий сел ей на ноги.

Йоля визжала, вертелась, умудрилась выхватить нож и даже кого-то слегка порезала, но вырваться, конечно, уже не удалось. Новый удар – и она окончательно провалилась в черное забытье.

Когда Йоля пришла в себя, внизу, далеко-далеко, проплывала земля. Девушка догадалась, что она летит на «Каботажнике», а рядом карлик.

– Почему мы вниз головой летим, Чак? – удивилась она. – Весь мир перевернут.

– Так полагается на термопланах, – важно ответил маленький воздухоплаватель, – здесь же небо, а в небе все наоборот.

Потом мир перевернулся снова, и Йоля поняла, что она вовсе не летит, а висит поперек спины маниса и тот несется с приличной скоростью. Руки и ноги ее были связаны чем-то жестким и прочным – может, плетенной из коры веревкой. Твердый хребет маниса давил в живот, а наездник, сидящий позади нее, вцепился рукой в складки одежды и придерживал. От этого рубаха натянулась и впилась в тело под ключицами. Йолю замутило и вырвало на пыльный бок ящера. Зверюга, не сбавляя хода, вывернула шею и потянулась к девушке зубами. Йоля, подняв голову, плюнула в раззявленную пасть. После этого вокруг снова потемнело, и она окунулась в черный туман беспамятства. Потом еще дважды приходила в себя, но на термоплане больше не летала – сразу оказывалась на спине ящера.

Когда она очнулась в следующий раз, под ней был не манис, а твердая земля. Может, когда ее опустили, она и пришла в себя. Щека лежала в пыли, острые камешки впились в кожу. Йоля пошевелилась, сдвигаясь поудобнее, на голову ей нахлобучили шляпу, и она больше ничего не видела. Рядом прохрустели камни под чьими-то ногами, несколько кочевых обменялись отрывистыми репликами.

Шляпа поползла вверх, в глаза ударил свет, и прозвучал смутно знакомый голос:

– Здоро́во, Йолла.

Утром Леван стал обходить подворье. До сих пор не было возможности толком разобраться, как устроено его новое хозяйство, а ведь атаману полагается его знать как свои пять пальцев. Дуля и Снулый в этом деле помощниками не были, потому что сами здесь новоселы, и Леван позвал Лякова. Вдвоем они прошлись по первому этажу, заглянули на кухню, где было душно и воняло кислятиной, а в клубах пара возились женщины, оттирали посуду после вчерашнего торжества. Здесь Левана интересовало лишь одно.

– Ляков, а бабы эти – из местных, или как?

– Да по-разному. Кто из здешних фермерских семей, кого Мархад привез.

– Откуда привез?

– Известное дело, из налета. Очень он был на женский пол падкий. Хватал без разбору кого можно и волок сюда. Говорил, обычай такой в его родных краях. А я думаю, за этот обычай его из родного края и вышибли. Где ж такое потерпят? Ну вот, привозил баб или здесь у фермеров отбирал, которая понравится, – и те на ночь, на две, три… ну, какие-то подольше в его постели задерживались, а после уже на кухню, к остальным.