Виктор Ночкин - Дорога оружия (сборник)

Мажуга въехал во двор через один из проломов в стене, подкатил к платформе и затормозил. Самоха, приветствуя его, поднял бутылку и, завершив движение, поднес горлышко к губам. Он жмурился на солнце, заливавшее светом половину двора, другая половина тонула в длинной и широкой тени, которую отбрасывала гусеничная башня.

– Ну, как тут?

– Тут порядок, Игнаш, как на кладбище. – Управленец рыгнул и указал на вереницу окровавленных тел, выложенных в ряд под стеной фермы. – А Курчан спекся. Вишь, говорил я ему: не лезь вперед, не суйся, сперва постреляем из орудия… мы ж пушкари или как? Так нет же, полез. Гляди, чего они с платформой сделали, некрозное семя!

– И чем это?

Самоха задумчиво пошевелил ногами, перекатил в пыли толстую трубу, на которую поставил башмаки.

– Сперва из вот этого засадили, потом, когда толпой ломанулись, гранатами добили… Эй, мужики, что с мотором? Сумеете запустить? Или помощь из цеха кликать надо?

– Управимся сами, факт! – откликнулись из-под капота. – На месте починимся, токо времени уйдет…

– Нет у нас времени, – печально объяснил Самоха, обращаясь больше к Мажуге, чем к механикам. – Если верно, что Граф в Донной пустыне, нужно нам туда без отсрочки. Я тут команду оставлю, пусть неспешно чинятся, в платформу барахло захваченное грузят, а мы с остальными на юга двинем. Ты ж с нами, Мажуга? Соглашайся, что ли, а то и вовсе тошно. Курчан, дурень молодой, не вовремя сгинул, а я не управлюсь там. Кто-то пошустрей нужон. Поехали, Игнаш, поехали! – Самоха хлебнул из бутылки. – А цех не зря громили. Видал, чего они здесь успели наладить? Вона труба у меня под башмаками, видишь? Там пружина сильная, взвел ее, закинул в дуло гранату – и пали себе, как из пушки. Граната тож не простая, пороховой заряд сзаду. О, какое чудо учудили. Сперва пружина гранату выбрасывает, потом заряд полыхает! Я эту штуковину в цех отошлю, пущай производство налаживают. Неча такие штуки где попало клепать, это пушкарского цеха промысел, и точка!

– Ну что ж, послужил я, значит, цеху пушкарей. А я ведь тебе этот рынок сдал, это у меня последнее, что оставалось, что со старого времени храню. С прежней работы, сыскарской. Я про них давно знал, да не было случая это знание продать. Теперь уж всё, теперь новые времена, новые люди, не услежу за ними, староват я для нынешних-то…

– Вот и поехали со мной, Ржавый. Когда ты еще себя молодым снова почувствуешь, а? Что тебе та ферма? Пыль там и скука, небось впрямь заржавеешь.

– Молодым, говоришь?..

– Ага. – Самоха откусил пирог и, задумчиво жуя, уставился на Ржавого.

– Может, и прав ты. Хм, молодым…

– Во! – Самоха обрадовался, взмахнул бутылкой. – Сегодня же и выступим! А платформу здесь покину, пущай ремонтируют сколько надо. Слышали, мужики? Ну, пару мотоциклеток для прикрытия, людей, чтоб добычу грузили. А мы – в путь! И скорей бы оно все закончилось, что ли…

Тут, описав очередной круг, подъехал сендер. За рулем сидел скалящийся во весь рот каратель.

– Эй, Штепа! – заорал Самоха, взмахивая рукой с остатком пирога. – Глуши мотор, мутафаг бешеный, глуши, я сказал! А ну иди сюда, чтоб тебя некрозом обсыпало!

Йоля даже присела – так хрипло и страшно заругался добрый с виду толстяк. Каратель тоже услыхал, затормозил и выскочил из сендера. Его ощутимо качнуло, парень был, похоже, пьян. Самоха резким движением, будто досылал снаряд в казенник орудия, втолкнул пирог в рот и энергично заработал челюстями. Штепа подошел и встал перед начальством, демонстрируя в ухмылке желтые, прокуренные зубы. Самоха, краснея от натуги, пропихнул в горло плохо прожеванный кусок и снова заорал:

– Ты шо, гад, укурился? В дымину! В дымину укурился, некрозное чучело, ты шо творишь, урод? Опять дурь где-то сыскал?

Штепу брань не смутила. Все так же улыбаясь, он развел руками:

– А шо ее искать, родимую, по-над забором аж кустами выперло! Они, дурни здешние, ее не курили, видать. Токо шкелетов над кустами вешали.

Мажуга пояснил:

– Они с-под мертвяков дурь не обрывали – боялись, видно.

– Ну а этому все до мутафаговой мамы, – ткнул в Штепу бутылкой Самоха. – Вот такой он – укурится и давай чудить. А в бою первый, за то и не наказываем… Штепа, не пали бензин зазря, возьми сендер, обкатай окрестности, собери мотоциклетчиков. До полудня выступим ужо. Новая работа у нас наметилась, понял, рожа твоя кривая?

Улыбка, и до того широкая, теперь просто разнесла Штепину рожу в ширину.

– Ага, понял, Самоха, я усё понял!

Вихляющей походкой пушкарь направился к сендеру, споткнулся, едва не упал, но взобрался за руль. Слова управленца слышали и другие каратели, возившиеся с трофеями. Они радостно загомонили, предвкушая новые развлечения.

Собирались каратели долго, и, когда колонна выступила в путь, солнце уже стояло в зените. Самоха оставил на разоренной ферме восемь человек, чтобы закончили дела. Кроме ремонта орудийной платформы, предстояло погрузить трофеи в захваченные грузовики, уничтожить все, что не получится взять с собой, и снести мертвецов в подвал. Хоронить их – большой труд, этим каратели не станут заниматься…

Теперь Мажуге не было смысла держаться в стороне от колонны, и он пристроился в середине, между гусеничной башней и бронеходом. Далеко впереди пылила мотоциклетка, другая катила в хвосте, чуть отстав. Еще две оставили на ферме, поскольку поврежденная платформа нуждалась в мобильной охране. Зато Самоха взял в поход два трофейных сендера. Каратели пересели в них, а на освободившееся место в десантных отсеках бронеходов поставили бочонки с бензином – предстоял переход по пустынным диким землям, и пушкари хотели запастись горючим.

Поначалу каратели веселились, перекликались в пути, хотя их голоса едва пробивались сквозь грохот тяжелой гусеничной башни. Потом жара, пыль и монотонность пейзажа сделали свое дело – мало-помалу шутки стихли, самоходы катили, окутанные белесым пыльным облаком, ветер разносил его, растягивал длинным хвостом по тракту. Вокруг расстилалась Пустошь, желтая, бескрайняя, однообразная. Кое-где попадались выбеленные ветром и кислотными дождями руины, изредка встречались фермы, окруженные чахлыми посевами. Стояла жара. Воды здесь никогда не было вдосталь, а теперь и эти скудные потоки иссохли, под вечер раскаленный воздух дрожал, очертания руин плавились и текли вдоль горизонта.

Йоля заснула и проспала едва ли не до вечера. Прежняя ночка выдалась беспокойной, да еще жара разморила. Сперва довольно долго сендер Мажуги оставался в тени гусеничной башни, потом дорога свернула к югу, солнце стало припекать еще яростней, а тень ушла… К тому времени девчонка уже дрыхла, сендер трясло на ухабах, Йоля сползала на сиденье все ниже, но не просыпалась. Снилось ей оружие.