Виктор Ночкин - Дорога оружия (сборник)

– Что ж ты сделал, мутант? – прохрипел Астах.

Он злобно ткнул Йолю стволом, она дернулась, охнула… и, пользуясь случаем, высвободила руку из-под полы Астаховой куртки. В руке был короткий нож.

– Я сделал? – спросил Игнаш. – Нет, это ты сделал. Ну так что, будешь стрелять в меня наконец? Или как? А то здесь жарко становится. Давай стреляй уж, покончим с этим.

Астах молчал, поглядывая то на Игнаша, то на дым, плывущий из окна. Потом решился, вскинул обрез. Йоля всадила ему нож в бедро. Мажуга упал, выбрасывая руку к лежащему в пыли кольту. Пуля, выпущенная из обреза, ушла вверх и расщепила дверной косяк. Йоля вывернулась из ослабшей хватки, отскочила в сторону, дважды бабахнул кольт. Астах завалился на спину, на лице его застыло удивленное выражение.

– Ну вот и всё, – устало сказал Мажуга, поднимаясь. – Йоля, лезь в самоход, поедем отсюда…

В дверях позади него хлопнул выстрел. Звук был совсем негромкий, и Мажуга не сразу сообразил, почему вдруг ноги перестали его держать и что это с ним такое приключилось, отчего он валится и валится… и валится. Когда он упал, Йоля увидела в дверях женщину. Круглолицая блондинка с дымящимся пистолетом, который она судорожно сжимала обеими руками. Женщина зажмурилась и снова вдавила спусковой крючок. Пуля вжикнула над головой Йоли, та метнулась в сторону, в другую, блондинка стреляла еще и еще. Она палила, не раскрывая глаз, не целясь. Мажуга корчился на земле, под ним расплывалась темная лужа, в крови отражались свет фар, луч прожектора и языки пламени, уже показавшиеся в окне второго этажа.

Расстреляв обойму, блондинка уронила руки и завыла. Йоля споткнулась, упала на колени. Над головой грохнул выстрел – не пистолет малого калибра, а ствол помощнее. Самоха, дохнув перегаром, хрипло произнес над сидящей Йолей:

– Вот теперь готово.

Блондинка, заливаясь кровью, распростерлась на пороге. Здание уже горело в нескольких местах, густые клубы дыма валили из окон, ползунья шкура на них корчилась и лопалась, языки пламени пробивались наружу.

– Эй, Игнаш, вставай, – позвал Самоха, – ты чего? Чего ты, Ржавый?

Они бросились к Мажуге, подхватили с двух сторон, подняли. Тот обвис в их руках, запрокинув страшно побледневшее лицо.

– Идем, дочка, бежать отсюда нужно, – пропыхтел оружейник. – Скорей! В грузовик его, я за руль сяду.

Они с трудом затащили вяло шевелящегося Мажугу в кабину, Йоля села рядом, обхватила его обеими руками. Ей казалось, что, если выпустить Игнаша хоть на миг, мир опрокинется. Руки были скользкие от крови, но она держала крепко.

– Йоля, – прошептал Игнаш, – так всегда бывает. Люди думают, что они оружию хозяева, что управляют им. На самом деле… послушай… – Он закашлялся, на губах выступила кровь.

– Молчи, молчи, – просила Йоля, – береги силы.

– Нет, я должен сказать… я понял. Оружие не просто над нами властвует, оно нас ведет. И… и… и приводит… к…

Самоха завел двигатель, стал сдавать назад, бормоча, что нужно спешить, потому что зарево над усадьбой сейчас заметят те, кто на буровой…

– Ничего, – твердил толстяк, – ничего, вот привезем его в Харьков, и первым делом к лекарям. Знаешь, какие у нас в цеху лекари? Они, дочка, и мертвого поднимут, вот какие… Ты рану ему зажми, тряпкой какой или чем… А, ты уже сама догадалась? Это правильно, правильно, дочка…

До Харькова Мажуга не дотянул. Он перестал дышать у того самого холма, где Йоля впервые увидела небо над собой. Теперь она попросила Самоху остановить грузовик и помочь ей выкопать могилу. Небо и впрямь было красивым: сперва темно-синее, с медленно бледнеющими звездами, потом розовое, красное и, наконец, пронзительно-голубое.

Самоха терпеливо ждал и после того, как пригладили землю на могильном холмике. Ждал, пока Йоля смотрела в небо…

Когда совсем рассвело, на горизонте громоздкой серой глыбой встал дым сотен труб, он медленно поднимался к небесам, набухал колеблющейся громадой, струи различных оттенков сплетались, смешивались в бесформенную массу – как будто равнина вспухала волдырем, который вот-вот прорвется, и брызнет оттуда что-то опасное, смертоносное. Так и было на самом деле – из этого города во все концы Пустоши везли оружие. Оно обладает великой властью над людьми, оно ведет их странными и опасными путями.

Йоля долго глядела на чудовищный дымовой волдырь, вздувшийся над равниной, серый призрак того, старого, давно умершего города. Будто силуэты древних зданий выросли среди степи и колышутся под ветром.

– Куда ж ты теперь, дочка? – спросил Самоха. – Хочешь, идем со мной, а? В Харьков. Домой…

Йоля встала, утерла мокрые щеки, подтянула узел, стягивающий вышитый Лушей платок, и помотала головой. Она не хотела возвращаться в Харьков – город, который дал ей все и который затем все отнял. Бескрайняя Пустошь лежала перед ней, и «беретта» в кобуре на поясе уже вела Йолю странной дорогой.

– Ну а он чё?

– Шарпан-то? Шарпан меня спрашивает: «А чего ты умеешь?» Стрелять, говорю, умею. А он: «Это мы сейчас проверим». И здоровому такому, который меня привел, говорит…

– Митяю.

– Ну да, Митяю говорит: «Дай ей ствол», – и кивает так по-особенному. А сам снова ко мне: где бывала, какие края знаешь? Я отвечаю: там-то и там-то, делаю вид, что не гляжу, как Митяй у меня за спиной свой револьвер разряжает. Револьвер такой здоровенный, патроны под заказ, видно, ему делают, а на поясе кармашки для патронов. Так я, пока он меня к Шарпану вел, парочку стянула. Вот он, значит, сует свой ствол разряженный, а Шарпан и командует: «Стреляй мне в лоб, прямо в середину. Если попадешь, не сдрейфишь, то беру тебя стрелком. Мне охранники всегда требуются». И скалится этак ласково. Я туда-сюда глазами, будто забоялась, а он и рад, Шарпан-то. Следит за моим взглядом, на руки не смотрит. – Йоля [1]вспомнила, как нарочно прикусила губу и шмыгала носом, будто вот-вот слезу пустит. Сейчас ей было весело рассказывать, а тогда сердце ёкало, конечно.

– Радостный человек Шарпан, любит пошутить, – вставил Киря.

– Так и я тоже радостная. Пока он веселился, я патрон-то и зарядила. Взвожу курок, он все радуется, и Митяй за спиной у меня тоже радуется. Дала им маленько порадоваться, потом револьвер поднимаю. Вроде боязно мне – то нацелю Шарпану в лобешник, то ствол отведу вбок… Потом – раз! – вскидываю над собой и ба-бах в потолок. А уж второй выстрел – точно в лоб, но патрона нет, щелкнул курок, и только. Вот тут-то самая смехота и началась. – Вспомнив смехоту, Йоля улыбнулась.

– Представляю, да… – глубокомысленно вздохнул Киря.

– Ага. Я стою, на меня с потолка труха сыпется, Шарпан сидит весь бледный, аж посинел маленько. Народ в двери ломится – как же так, у хозяина стрельба, не случилось ли чего? Митяй, тот грох на колени! «Разрядил, – бормочет, – чтоб меня некроз взял, разрядил!»