Михаэль Драу - Форма жизни

На улицах тем временем стало опасно находиться даже днём — в любую секунду из подворотни мог вылететь один мертвец или целая стая и утащить в темноту. Город был слишком огромен, чтобы погрузиться в пучину хаоса и паники полостью, одновременно, даже за несколько дней. И пока волна ужаса докатывалась до верхушек, Нижний город тонул в трупном смраде, а в Среднем городе даже СМИ перестали освещать недавние кровавые события. Кто догадывался о начавшейся агонии, сбегали с планеты. Но всё население невозможно было эвакуировать, и люди оказались в роли крыс, запертых на тонущем корабле.

Эрих сидел в своём кресле, задумчиво глядя на очередной кусок кожи, медленно сползающий с его руки, а потом снова поднимая глаза на пейзаж за окном.

Он не возвращал жизнь мёртвым. Он убивал живых. А сейчас он убивал целый мир. Маленький, ненужный никому мирок, состоящий из одного-единственного громадного города. Правительство Материнской Планеты легко может найти замену ресурсам, поставляемым этой колонией, и даже уникальным препаратам, продлевающим молодость на сколь угодно долгий срок. Материнской Планете вряд ли выгодно будет вводить сюда войска или разрушать этот мир несколькими ужасающими по свой мощи ядерными ударами. Она просто закроет глаза, отвернётся и сделает вид, что колонии под кодовым названием «Хронос-9» не существует.

Это будет медленное и мучительное вымирание. Прежде чем развалиться на куски, боевые зомби успеют уничтожить очень много людей. Вполне вероятно, что развалится и экономика, полностью зависящая от корпорации «Танатос». И тихо, мирно забытая всеми планета снова станет обитаемой лишь местным зверьём.

Эрих подумал вдруг — почему же эвтанаторов выдумали только для людей, но не для целых миров? Так было бы хорошо. Эвтанаторы — это ангелы, дарующие милосердный покой…

За спиной послышался шорох — пол давно не подметался, и песок, занесённый сюда ветром из приоткрытого окна, едва слышно поскрипывал под чьей-то тяжёлой шаркающей поступью.

Эриху было всё равно, кто это. Но он всё же слегка оглянулся.

На пороге кабинета, нелепо перекосившись, ссутулившись и покачиваясь, стоял какой-то зомби, сильно тронутый гниением. Сперва Эрих принял его за одного из своих солдат, тем более что тот был вооружён обрезом. Но биолог был уверен, что никто из них не вернётся в его мрачную, затянутую паутиной крепость.

А потом медленно проступило узнавание, как проступает кровь на повязке.

Одна половина лица зомби превратилась в сплошную мокнущую язву, но вторая ещё хранила чёткость линий, правильных, как у манекена. Посреди обритой головы всё ещё торчал гребень некогда снежно-белых, а теперь грязно-серых волос, сильно спутанных и напоминающих паклю.

— Мортэм, — произнёс Резугрем с сипящим свистом и с совершенно ровной интонацией. Ни вопроса, ни удивления не прозвучало в его голосе.

Бывший эвтанатор шагнул вперёд, подтащил плохо слушающуюся левую ногу. Шагнул ещё.

— Проходи, проходи, мой мальчик, — кивнул Резугрем, снова отворачиваясь к окну. — Ты что-то припозднился. Я думал, ты придёшь раньше.

— Ваши. Солдаты, — прохрипел Мортэм, с трудом двигая тем, что осталось от его губ. — Зачем вы. Выпустили их на. Улицы.

— Не всё ли теперь равно, — проговорил Резугрем после долгой паузы, за время которой эвтанатор почти приблизился к нему вплотную. — Меня больше не интересует их судьба. Они мертвы. И природа сама решит, что делать с мёртвым телом.

— Они убивают. Я. Убил сколько смог. Ваших солдат. Так нельзя.

— Что нельзя? — Резугрем повернулся к нему, и мутный свет лёг на рытвины гнилой кожи, кое-где разошедшейся овальными прорехами, сквозь которые проглядывали тёмные переплетения мышечных волокон. — Разве я не в праве распоряжаться своим имуществом? Эти солдаты — моя собственность. Не я ли создал их?

— Но вы. Приведёте колонию. К гибели.

— Знаешь, я бы хотел этого. Но, боюсь, не выйдет, — спокойно ответил биолог. — Количество боевых зомби не так велико. Много сожрать они не успеют. К тому же, живая плоть не даёт того сохраняющего эффекта, как инъекции. Все мои зомби и все эвтанаторы «Танатоса» сгниют быстрее, чем паника дойдёт хотя бы до Верхнего города, не говоря уж о том, чтобы Материнская Планета заинтересовалась происходящим здесь у нас. А потом колония будет жить, как и раньше. И скоро никто даже не вспомнит ни о каких мертвецах, охотящихся на улицах. Это станет фольклором. Побасенками для туристов с других колоний.

Эрих помолчал, глядя в пространство над плечом Мортэма, а потом заговорил снова — низко и даже слегка нараспев:

— Что было, то и будет. И что делалось, то и будет делаться. Нет памяти о прошлом. Да и о том, что будет, не останется памяти у тех, кто придут после.

Мортэм молчал, глядя на него мутно-белёсыми глазами. Хрящи и кости уже подгнили, плохо держа тело в прямоходящем состоянии, но в эвтанаторе всё ещё угадывалась былая стать и военная выправка. Резугрем почувствовал ностальгию.

— Вы всё равно не. Должны были так. Поступать, — просипел боевой зомби.

— Почему? Кем сказано, что я должен и что не должен делать? — скривился в ехидной усмешке Резугрем. — Разве в уголовном кодексе есть статья, предусматривающая наказание «За выпускание на свободу боевых зомби»? Или, может быть, в древнем Священном Писании сказано «Да не выпустит никто боевых зомби на свободу»? А? что ещё может быть указом человеку?

— Вы. Не. Человек.

Резугрем сомкнул губы. Отвернулся к окну. И проговорил:

— Почему же? Разве срезанный цветок престаёт быть цветком? — он хохотнул. Потом снова взглянул на Мортэма и воскликнул, взмахнув рукой:

— Посмотри на нас с тобой, мальчик мой. Несколько десятков кило гнилого мяса и потрохов. ЭТО и есть ЧЕЛОВЕК.

Мортэм опустил глаза.

— Почему тебя так волнует судьба этого мяса, а? — тихо произнёс Резугрем. — Какая-то часть его ещё дышит, бегает, жрёт и срёт, а другая — гниёт, но тоже бегает и жрёт. Почему ты считаешь, что надо вмешиваться и уничтожать ту часть мяса, что гниёт? Пусть себе. В конце концов, век её намного короче той, что не гниёт. А дряни от живых гораздо больше, чем от мёртвых. И ты это знаешь. Эвтанатор.

Мортэм молчал. На секунду в его мозгу мелькнула искорка памяти о Роберте. О живом и о мёртвом.

— Мёртвое должно. Покоиться, — проговорил, наконец, боевой зомби.

— И ты упокаиваешь, — кивнул Резугрем, глядя в пыльное окно. — Чему тебя научили, что ты умел делать лучше всего всю свою жизнь, то и продолжаешь делать после смерти. Забавно. И как, получается?

— Да. Осталось немного. Но я… Я сам скоро не смогу. Действовать. Поэтому я должен. Был успеть. Прийти к вам.

Эрих чуть улыбнулся.