Сергей Дмитрюк - Чаша огня

— Ты думаешь?

— Конечно! Ты только представь себе ситуацию, когда в какой-то отдаленной колонии Трудового Братства случается то же самое, что и у вас в лагере. Кому-то вдруг захочется власти над другими людьми — власти безграничной, всеобъемлющей и безнаказанной. А что если подобное желание возникнет не у одного человека, а у десяти, ста? Они объединятся, как здесь, и тогда… Представляешь, что будет тогда? Срывается покров дисциплины, люди перестают верить друг другу, перестают чувствовать ответственность за свои поступки. Сила одних заставляет страдать других. Человеческое достоинство втаптывается в грязь и открывается страшный лик зверя, перед которым добро и правда бессильны. Постепенно образуется ужасный и жестокий мир, в котором главенствуют фашиствующие диктаторы… И остановить их может только другая сила, такая как Охранные Системы! Понимаешь? Это уже случилось здесь, но масштабы вашей трагедии несравнимы с масштабами подобной трагедии где-нибудь в большой колонии, заселяющей целую планету! Вот почему нам нужно действовать первыми, необходимо нанести упреждающий удар и нейтрализовать Эвида и его подручных, не дать реализоваться их планам. Этих людей нужно доставить на Землю как преступников и судить их по всей строгости закона!

— Знаешь, Максим, — после некоторого молчания, заговорила Илви, — ты все правильно говорил о добре и долге… Но человек изначально примитивное животное, которое всегда стремится только к выгоде для себя. Я не раз убеждалась в этом. Это не исправить никаким воспитанием, никакой трансформацией.

— О какой выгоде ты говоришь?

— О самой обычной, Максим, — грустно усмехнулась она. — О примитивной выгоде животного — поесть, усладить свои похоти, понадежней укрыться от опасности… И еще человек обладает способностью приспосабливаться. Вот откуда появляются такие, как Эвид. Они не идут открыто против общества, но гнездящийся в них бес рано или поздно толкнет их к совершению какой-нибудь подлости. И таких много, гораздо больше, чем мы думаем. В сущности, вся наша жизнь — игра. И кто более искусен в этой игре, кто может лучше скрывать свои подлинные чувства и желания, тот, в конце концов, оказывается в выигрыше.

— Что ты такое говоришь? — воскликнул я. — Ты только послушай, что ты говоришь! Что значит жизнь — игра? Жизнь, это жизнь!

Я был просто ошеломлен этим ее признанием. Я никогда не мог привыкнуть к переходам ее мысли, столь бессмысленно нелогичным, неожиданным и пугающим.

— Какой ты еще молодой и несмышленый! — спокойно сказала она, глядя на меня.

— Возможно, но не настолько, чтобы не понять всей абсурдности твоих слов! Как ты можешь называть игрой жизнь, в которой борются, страдают, любят, счастливы тысячи, миллионы людей?

— Все это осталось на Земле, Максим! Оглянись вокруг — где здесь эта твоя жизнь? Люди играют в благородство, чтобы не выглядеть в глазах других подлецами. Каждый пытается показать себя храбрецом только ради того, чтобы его не обвинили в слабости и трусости… Игра, сплошная игра!

— Значит, то, что мы создаем на протяжении столетий — игра? Значит, те безымянные герои, которые отдали свои жизни на пути к светлому будущему и те, чьи имена отлиты золотом в Храме Памяти, тоже играли, спасая мир и преобразуя нашу планету? А те, кто еще будет отдавать свои жизни на космических дорогах ради продвижения человечества во вселенную, тоже сделают это ради игры в героизм и благородство? Значит братство, любовь, верность, честь, — все, что объединяет и связывает нас на Земле, — тоже игра?.. Игра?

Внутри у меня все кипело, словно приступы жара снова захлестнули мое тело, а душа переполнилась гневом.

— Я не говорила этого, — тихо возразила Илви.

— Послушай! — перебил я ее, чувствуя, что должен высказать ей все до конца. — В своей жизни я совершил страшное преступление — по моей вине погибли люди… близкие мне люди! Это было на Земле, и поэтому я сейчас здесь, как в наказание за совершенное. Но я не сожалею о том, что попал на эту планету, и не потому, что теперь у нас появилась надежда на спасение. Нет! Я не сожалею об этом, потому что заслуживаю такого наказания… Но чем ты лучше меня?

— О нет! — воскликнула Илви. — Убить человека я бы не смогла!

— Ты его уже убила!

— Как?

Она испуганно посмотрела на меня.

— Ты убила человека в себе! Честного, чистого и бескорыстного человека, каким была на Земле до этой планеты. И я очень сожалею, что не знал тебя раньше, иначе…

Я замолчал.

— Что иначе?

Илви впилась в меня взглядом.

— Ничего! Все это пустое.

Илви смотрела на меня широко раскрытыми глазами, а я чувствовал, что все мои слова тонут в пустоте, и от этого только росло мое негодование и раздражение. Наверное, она догадалась об этом. Сказала примирительно:

— Ну, успокойся, Максим! Успокойся. Я просто не подумала прежде чем говорить… Честное слово, я не хотела этого говорить! Прости.

— Нет, ты хорошо подумала! Это твои убеждения и они уже въелись в твою кровь!

Я повалился на диван, чувствуя нарастающую слабость и злость одновременно. Отвернулся к стене.

— Максим! — позвала Илви, но я не отозвался. Она затихла в кресле около меня.

Прошло какое-то время, прежде чем я успокоился. Я лежал, прислушиваясь к гулу ветра снаружи, а в душе все еще оставалась горечь сожаления от нашего разговора. Ветер все так же монотонно и свирепо завывал за стенами домика. При каждом его ударе маленькое здание содрогалось, но не поддавалось напору стихии — страховочные якоря были надежно вбиты в почву.

— Проклятый ураган! Долго это еще может продолжаться? — спросил я, обращаясь не столько к Илви, сколько к своим мыслям. Я по-прежнему лежал лицом к стене и не видел ее.

— Неделю, может быть больше, — негромко ответила она сдавленным голосом.

Я повернулся на спину, все еще избегая смотреть на Илви. Потом все же посмотрел на нее. Она плакала — глаза ее покраснели и блестели от слез. Мне стало жаль ее.

— Ты совсем бледный, — первой заговорила она. — Тебе плохо?

Голос у нее дрожал. Она нерешительно встала и подошла ко мне, коснулась пальцами моего лба.

— У тебя опять жар!

Она принялась рыться в аптечке. Через минуту выпрямилась, держа в руках ампулу с каким-то лекарством. Некоторое время разглядывала его, затем вылила в стакан воды. Лампа на потолке горела в полнакала, и в помещении стоял приятный полумрак. Я заметил, как лекарство окрасило воду в яркий синий цвет. Губы у меня ссохлись и потрескались. Я чувствовал, как волна жара действительно поднимается от ног к голове. Вода в стакане медленно становилась прозрачной. Илви терпеливо ждала, затем подала стакан мне. Я неохотно выпил его содержимое. Раствор обжег мне горло. Я закашлялся, пытаясь восстановить дыхание.