Вадим Проскурин - Мифриловый крест

- Пророки Американского континента. Не перебивайте, пожалуйста.

- Индейцы?

- Какие индейцы?

- Ну, пророки. В глубокой древности на Американском континенте жили одни только индейцы. Эти пророки были индейцами или древность была не очень глубокая?

- Хватит тебе баловаться, - не выдержала Зина, - давай.

- Хорошо, - сказал я, - ты это, Харщ, не греши больше.

- Что за чушь я несу, - с отвращением произнес Харщ, сорвал с себя бирочку и аккуратно положил ее на переполненную урну. Робин наблюдал за ним широко раскрытыми глазами.

- На, подержи, - сказал Харщ и сунул ему объемистую сумку, наверняка набитую откровениями индейских пророков, - пойду пива попью.

- А… э… - замычал Робин, - что с вами, старейшина? Какое пиво?

- Я больше не старейшина, - отрезал Харщ и удалился, моментально растворившись в толпе, куда-то торопящейся по своим непонятным делам.

- Это что такое? - беспомощно пробормотал Робин.

- И ты тоже не греши, - веско произнес я.

Робин задумчиво посмотрел на сумку и поставил ее около урны, не забыв предварительно вытащить из бокового кармашка электронную записную книжку.

- А ведь и вправду выпить не помешало бы, - признал он, - вы не составите компанию?

- Нет, - сказала Зина, - без тебя обойдемся. Давай, проваливай.

- Зачем так грубо? - спросил я, когда Робин провалил.

- Это нервное, - ответила Зина. - Сергей, ты мессия!

- Да ну!

- Ты только что изгнал бесов из двух человек.

- Каких еще бесов?

- Если хочешь, называй их тараканами в голове. Ты только что изгнал бесов. Ты мессия. Нет, эти ребята правы, выпить надо.

- Ну так пойдем, выпьем. Хочешь, я попробую превратить в пиво вот эту лужу?

- Лучше не надо, чудеса не следует творить всуе, это грех. Проверка прошла и хватит. Черт возьми, Сергей! Ну почему так всегда бывает? Я всю жизнь мечтала, чтобы мой друг стал святым, пусть не я, так хотя бы мой друг. И вот это случилось, случилось даже большее, а мне почти все равно.

- Как это все равно?

- А вот так. Я всю жизнь хотела стать самой святой, самой сильной и самой умной, а теперь что-то случилось, и меня больше не волнует ни развитие духа, ни карьера, ни богатство, вообще ничего. Ты знаешь, я, кажется, влюбилась.

- В кого?

- Ты его видел. Саша очень хороший человек, он только кажется таким придурком. На самом деле он очень добрый и умный.

- Рад за тебя.

- Ты говоришь это искренне?

- Абсолютно. Если не веришь, загляни ко мне в душу.

- Никогда так не говори! Если будешь пускать в душу кого ни попадя, долго не проживешь. Особенно теперь.

- Тогда не заглядывай.

- Не буду. Заглядывать в душу святого слишком опасно, не говоря уж о мессии. Можно попросить тебя об одной вещи?

- Попроси.

- Если захочешь устроить что-нибудь масштабное, ну, я не знаю…

- Конец света?

- Конец света ты не захочешь устроить, конец света может произойти только случайно. Но если ты начнешь что-то большое, ну, там, захочешь всех осчастливить…

- Я понял. Что ты хочешь, чтобы я сделал?

- Ты переместишь нас с Сашей в другой мир?

- Попробую. Не знаю, получится ли у меня…

- Получится.

- Тогда перемещу. А ты не боишься, что серьезные дяди начнут расспрашивать про Дмитрия?

- Я не хочу возвращаться в родной мир, есть и другие миры. Твоей силы достаточно, чтобы переместить нас в любой из них. Дмитрий говорил, что любой мир, который мессия способен себе представить, где-то существует. Есть даже теория, что конец света произойдет, когда мессия создаст себе новый мир и уйдет туда, оставив позади себя развалины бывшей родины.

- Со мной этого не случится. Этот мир вполне меня устраивает.

Лена поругалась со своей мамой. То есть, нет, не совсем поругалась, в нашем с ней нынешнем положении трудно поругаться с кем-то по-настоящему. Но по порядку.

Раньше Леночка никогда не уходила из дома на всю ночь и сегодняшняя ночь стала для ее мамы настоящим шоком. Анна Игнатьевна всегда воспитывала единственную дочь в духе православных канонов и то, что она не вернулась домой ночевать, могло означать только одно - с ней что-то случилось. А когда блудная дочь все-таки вернулась, уставшая и одновременно свежая, с сияющими глазами, как у мартовской кошки, это стало вторым шоком. Ее дочь не могла сама по себе за один день превратиться из образцовой православной девушки в столь же образцовую блудницу! Значит, это было искушение и только один субъект во вселенной способен так искусить. Самое интересное, что она вполне может быть права.

В общем, Леночка, как говорится, получила предложение, от которого нельзя отказаться. Ей было велено покаяться в грехе вначале родной матери, а потом батюшке, это было безусловное требование, она была обязана подчиниться, и то, что сказала родная дочь в ответ на это требование, стало третьим потрясением Анны Игнатьевны. А сказала родная дочь следующее:

- Не говори глупостей, мама, мне не в чем каяться. В любви нет греха.

Если бы не особые способности Леночки, это потрясение стало бы для Анны Игнатьевны последним. А так она просто потеряла сознание, а когда очнулась, Лена сказала ей:

- Больше так не делай, мама. Ты уже старенькая, это может плохо кончиться, твое сердце надо беречь.

После чего Лена отправилась на кухню ставить чайник, весело насвистывая себе под нос что-то неразборчивое. Она даже не удосужилась поднять маму с пола. Как она объяснила, ее мама была сама виновата, она сама растревожила свою душу, вот сердце и не выдержало. И вообще, во всем должна быть умеренность, а фанатизм никогда не доводит до добра, даже если исходит из самых лучших побуждений.

Наскоро перекусив, Лена отправилась выяснять отношения с мамой, не ругаться, а именно выяснять отношения, в самом прямом смысле этих слов. Но выяснить отношения не удалось, потому что оказалось, что мама ее боится. Люди всегда склонны бояться непонятного, а в особенности такого непонятного, которое грозит поколебать все то, что уже много лет составляет самую суть жизни. Неважно, что в глубине души живет червь сомнения, который нашептывает, что жить можно и по-другому, это совершенно неважно, потому что заткнуть глотку червю совсем несложно, особенно если ты тренируешься в этом всю жизнь. Но когда родная дочь говорит то же самое, что и червь, это становится страшным, потому что заставить замолчать человека гораздо труднее, чем заставить замолчать собственный внутренний голос. И когда ты понимаешь, что еретические слова произнесены не случайно, что ее жизненные правила изменились и стали противоположны твоим, и что ты больше ничего, абсолютно ничего не можешь с этим поделать, это страшно. Анна Игнатьевна испугалась.

Лена заглянула ей в душу, то, что она увидела, ей не понравилось, но прямой и явной угрозы жизни и душевному здоровью мамы она не увидела. И она ушла, скорее всего, насовсем.