Владимир Молотов - Урал атакует

Андрей попятился к окну, увлекая за собой Муконина.

– Я сказал, не шевелиться! – громко заорал он, когда настоящий Набоков сделал нервное движение вперед.

Да так громко, что у Кости даже в ухе зачесалось.

Снова все замерли. Сермяжный сделал еще два шага назад. Костя упирался, но это не помогало. Кроме того, ребро сильно стреляло.

– Ладно, будет тебе машина, – пообещал генерал. – Выходи на улицу и выбирай любую. Как только сядешь за руль, отпустишь Костю.

– Вы еще не поняли? Здесь я диктую условия! Если я решу оставить жизнь вашему гребаному Костику, то выброшу его на десятом километре.

– Э нет, так не пойдет, – сказал кто-то сзади, потом прозвучал хлопок, и рука на Костиной шее неожиданно ослабла, а ствол пистолета на виске перестал ощущаться.

Человеком, убравшим Сермяжного выстрелом в затылок, оказался молодой лейтенант из оставшихся на улице. Он заметил в окна, что происходит внутри, подобрался к тому окну, откуда хотел улизнуть новоявленный Андрей, и дело в шляпе.

Оставшихся в живых оборотней заковали наручниками и посадили в микроавтобус. Последним загребли туда Саныча. Его привели двое под руки, он покачивался, словно пьяный, и с поглупевшими детскими глазками нес какую-то околесицу:

– Не имеете права, бляха-муха! Я герой чеченской войны. Что вы понимаете, сосунки? Да, я хотел вас всех поиметь. Но потому, что Россия меня всегда имела. Во все дыры. О как! Опля, – добавил он, залезши в автобус.

Первым делом Костя поинтересовался у генерала, каким это образом тот оказался жив?

– Ведь они мне ролик показали, там, на видео, заснято исполнение заказа.

– Все правильно, – снисходительно улыбнулся Ганя, положив руку на плечо приятелю.

Генерал тоже заулыбался глазами.

– Видишь ли, Костик, – принялся пояснять товарищ за шефа, – Сергей Михайлович, как только ты сообщил ему об этой шайке оборотней, сразу предпринял меры. В беседе с тобой он умышленно сболтнул лишнее и выдал себя. А дальше вместо генерала действовал его двойник. К сожалению, пришлось подставить под пулю другого человека. Но что поделаешь. Разведка требует жертв. Впрочем, пара хитростей серьезно помогла – наножилет, капитально защищающий от пуль, да баллончик с краской, имитирующей кровь.

– После покушения мы сразу схватили киллера, – добавил настоящий Набоков. – Он же, кстати, как и предполагалось, и в министра Комова стрелял. Мы заставили его сделать звонок заказчику. Потом киллеру вкачали сыворотку, и он выдал, что вся шайка собралась на даче, и сообщил адрес.

– Да, методы у всех одинаковые, – усмехнулся Костя, поморщившись от боли, и добавил: – Представляю, как вам не терпелось поглядеть в глаза тому, кто присвоил ваше имя.

Николай Альбертович слегка улыбнулся. Кроличье лицо разгладилось.

– Я когда базу на него поднял, – вступил в диалог генерал, – то сразу понял, что это не тот человек, которого ты мне описал. Да и послужной список у него в порядке.

Во время разговора все уже рассаживались по машинам. На злополучной даче оставались только опера из Отдела по Борьбе с Государственными Преступлениями. Костя сел в черный «УАЗ Патриот» вместе с генералом и Ганей.

– Да, но кто управлял этими куклами, вы так и не выяснили? – спросил Муконин, устраиваясь на сиденье.

– Ну почему же, – спокойно возразил Ганя. – Как известил киллер, глава перевертышей – непосредственный начальник этого Сермяжного. Сейчас другая группа поехала его брать, – так вот, он вступил в связь с натовцами, завербовал людей в Комитете и навел их на тебя, как на бывшего специалиста по военным разработкам. Сначала они удостоверились, что ты и вправду чем-то таким занимаешься, а потом приступили к действию. Впрочем, подробности мы еще выясняем. Видимо, миротворческие агенты из Самары были весьма щедры.

– Ну-ну. Понятно. – Костя многозначительно поглядел на товарища.

Машина тронулась.

А на небе в этот обеденный час из облаков выглянуло солнце, точно в хорошем кинофильме. И с крыши большого дачного дома, казалось, активнее закапали сосульки. А снег на участке словно заблестел, как будто зацвел, предвещая свой скорый сход.

Через три дня действительно начался обильный сход снегов. Весь город почти растаял. Но потекли ужасные серые ручейки. Люди, и без того вечно хмурые, начали ругать грязь и хмуриться еще больше. И только солнце, долгожданно пригревшее Екатеринбург и даже иногда слепящее, могло смягчить их.

Костя не обращал внимания на грязь. Потому что его слегка опьянял запах весны. Он шел пешком. Больное ребро отзывалось лишь иногда комариным покалыванием. И все благодаря чудодейственной ампуле обезболивающего средства. Один квартал остался позади, затем другой, и вот уже, вольно или невольно, дорога привела его к печально знакомой девятиэтажной гостинице. И его взор устремился к окнам на седьмом этаже. Он нашел заветное окно. Определенно то самое. Или не оно? Наполовину задвинутые шторы застыли, словно театральный занавес перед спектаклем. Снизу выглядывали листочки цветов.

Она раздобыла комнатные растения? Интересно, там ли она сейчас? Скрывается ли за этими бездушными шторами? Сидит ли на диване, уставившись в панель телеэкрана? Или пустая комната еще хранит запахи ее косметички, а она уже спешит на свидание со случайным знакомым?

И где-то под грудью начало сосать, и тяжесть налилась под сердцем.

Что это, спросил он себя? Почему я не могу спокойно пройти мимо? Сам ведь хотел, чтоб так было. И какого же черта я сюда приперся сейчас? Или у меня просто весеннее обострение, как у драного, избитого кота?

А ты там, за окном, помнишь ли ты меня еще? Думаешь ли обо мне в эту минуту? Или обозлилась? Или смогла забыть? Удалось ли тебе сделать то, чего я, похоже, не осилил? Эти тонкие брови домиком, эти гладкие румяные щеки, помнят ли они еще мои поцелуи? Да ведь прошло совсем мало времени! Всего лишь мгновение по сравнению с вечностью. И я знаю, точно знаю, ты не успела остыть от меня.

Быть может, я жестокий путник – со стороны кажущийся жестоким, но на самом деле одинокий странник, не ищущий тепла надолго, не ищущий пристанища, – я надрезал ствол у основания березы и пососал соку. Но я шел своей дорогой, и мне надо было немножко попить. А теперь моя тропа лежит дальше, мимо тебя, а ты должна остаться на месте. И не таить разъедающих червей. Ибо всякая рана поздно или рано зарастает, покрывается новой, свежей коркой. А рана, которую я… Да что там рана! Просто укол! Он не оставляет шрама, только маленькую точку, и она быстро растворяется. Но, черт возьми, как я хочу узнать, не зачахла ли ты, хоть одним глазком взглянуть, чтобы убедиться. Да в чем, собственно, убедиться? А, неважно! Это выше моих сил. Как будто магнит тянет меня туда, наверх. И только притяжение Земли еще способно удерживать меня здесь, на грязном асфальте.