Ярослав Коваль - Сквозь бездну

— Кхм… То есть, хотите сказать… в смысле, господин медик желает сказать, что мне предстоит тут проторчать всё время… кхм… родов?

— Именно так. Господин Серт сможет ожидать вот там, — мне было снисходительно указано на скромный диванчик у противоположной стенки шатра. — А сейчас пусть господин осмотрит этот закуток и засвидетельствует…

— Да-да, я вижу, никаких посторонних младенцев не наблюдается. — Я старался смотреть в сторону, но не получалось. Виделась мне одна только Аштия, в муке перекатывающаяся с боку на бок на высокой кровати. — Всё в порядке.

— Хорошо. — Маг демонстративно развернул столик с инструментами, потом поднял край простыни: мол, смотри, и под родильной кроватью ничего нет. Две его помощницы уже устанавливали ширму. Меня препроводили на диванчик и настойчиво усадили. За ширмой потихоньку начиналась возня, которой аккомпанировали стоны и вскрики её светлости.

Я с ужасом начал осознавать, что все эти рассуждения о присутствии в шатре на всём протяжении процесса — нисколько не шутка. Косясь на меня с сомнением, одна из помощниц мага осведомилась, не принести ли мне стакан воды? Или, может, несколько капель вина? Соблазн потребовать вина был огромен. Вопли Аштии, в которые постепенно претворились её стоны, терзали слух. Ширма скрывала лишь видимое, и то не всё, я без труда угадывал большинство движений, если решался присмотреться. Звуки были слышны все до единого.

Но напиваться всё-таки, пожалуй, не следовало. Там идёт бой, здесь ситуация чуть менее критичная, а я всё же телохранитель. Превратности войны иной раз подкидывают удивительные ситуации. Останемся профессионалами, готовыми ко всему. Я попросил воды.

А стоны и вой всё не смолкали. Ёлы-палы, сколько ж вообще могут длиться роды?

Через некоторое время входной полог чуть сдвинулся, и в шатре появился совершенно зелёный Ниршав с испугом в глазах. На меня он посмотрел с укором и в то же время вопросительно. Помощница мага подвела Ниша ко мне, усадила рядом, на тот же диван.

— Вот дерьмо, надеялся увернуться от этой обязанности, — прошептал он.

— Пусть господа будут любезны не употреблять бранные слова в одном помещении с роженицей, — потребовала женщина, делая страшные глаза.

— Сударыня не будет так любезна сказать, сможем ли мы чем-нибудь помочь? — поспешно спросил я.

— Нет. Нет необходимости. Всё идёт хорошо.

— Это — хорошо?! — я глазами показал на ширму, из-за которой неслись звуки, сравнимые со стенаниями раненого зверя.

— Да, — дама сурово поджала губы. — Это — хорошо. Неужто господин полагает, что привести в мир нового человека — легко? Это боль и страдания, мой господин, как и сама человеческая жизнь.

— Милочка, можно ли вина? А то, боюсь, мы тут с Сертом свихнёмся на пару.

— Я не буду пить.

— Да брось. Все мужчины в подобных случаях пьют. Тем более, ты ж не виновник всего этого. Виновнику сейчас хорошо, он в бою.

— Тоже нашёл «хорошее».

— Я б с ним поменялся. Война — дело обычное. А вот женские крики не выношу. Особенно долгие и громкие. Эх, и угораздило ж нас с тобой, а? — Я подумал, что Ниршав уже успел хлебнуть. Но нет, офицера пьянила растерянность и бравада, порождённая страхом.

Меня же словно в спину подтолкнула когда-то обретённая и, казалось, давно позабытая привычка подкалывать Кариншию в ответ на любое её скользкое замечание, ибо это было единственным способом вообще заставить её замолчать. Только вместо Кариншии рядом оказался Ниш.

— Да ладно, разве нельзя разок потерпеть — ради привилегий-то, которые даёт нам с тобой положение кое-чьих названых родственников.

Ниршав что-то неразличимо пробурчал, косясь на помощницу мага, торчащую поблизости. Явно выругался, а что ж ещё?

— Привилегии, конечно, привилегиями… Но без «потерпеть» тоже можно было б обойтись. Если б Аше прихватила с собой сестёр, мы б были избавлены от этой, мягко говоря, малоприятной обязанности.

— Думаю, вот уж кого, а свою среднюю сестру госпожа Солор тут видеть бы не захотела ни при каких обстоятельствах.

Лицо офицера приняло глубокомысленное выражение — должно быть, он не хуже меня был осведомлён об особенностях внутрисемейных отношений Аштии и Неги.

— Ну, есть же ещё младшая сестра. Аше могла бы прихватить сюда её.

— Госпожа Мирра Солор-Амержи в положении, — сказала горничная, ставя перед Ниршавом поднос с кувшином и кубком. — Её невозможно было бы везти в демонический мир.

— Аштия-то нашла возможность в таком же точно положении сюда тащиться, — не сдавался Ниршав. Впрочем, видно было, что спорит он уже из чистого упрямства.

— Решения такого рода за госпожу Мирру принимает сейчас семья Амержи. Супруг ни за что не отпустил бы её сюда. А госпожа Аштия — сама себе хозяйка. Может отправляться, куда ей заблагорассудится.

— Ниш, заткнись. Достал.

Минуты тянулись уныло и нервно, как нелюбимый школьный урок. Аштия за ширмой иногда протяжно, нечеловечески стонала, иногда срывалась на крик, потом снова затихала. Ниршав мрачно пил, я ждал, акушерки то спокойно расхаживали по шатру, то принимались бегать, суетиться, уговаривать роженицу непонятными словами непонятно на что. Привыкнув к характеру госпожи Солор, я всерьёз ждал вестовых с докладами, но ни один из них на пороге не появился, ни одной записки или таблички не передал.

Лишь тогда, когда ожидание стало уже совершенно невыносимым, а внутренние часы отсчитали, казалось, не одно столетие (реальные же наручные нахально свидетельствовали, что прошло только три полных часа), полог отодвинула рука, закованная в чёрный металл. Уже войдя в шатёр, Раджеф стащил шлем, устало повёл мокрой от пота головой. Он тоже был бледен, но не настолько, насколько Ниршав до того, как принялся пить. И явно очень устал.

— Помоги мне, будь добр, — произнёс Акшанта. Голос измождённый, движения и того пуще — понятное дело, мужик явно только-только из боя. Я поднялся, помог ему стащить латы и кольчугу. Подкольчужник он снял сам и остался в измятой, мокрой насквозь чёрной рубахе и штанах, местами заскорузлых от крови. Похоже, чужой. — Как она?

Я мог лишь руками развести, мол, не врач, не знаю.

— Господин Акшанта вовремя, — произнёс, появляясь из-за ширмы, маг-медик. — Скоро начнётся.

— Позволь воды?

Я поспешно подал ему стакан. Невозможно было не смотреть, как он пьёт — так же жадно и всеобъемлюще, как задыхающийся хватает редкие глотки воздуха. Он пил так, как цепляется за жизнь человек, узнавший, что такое близость неминуемой смерти. И я, наблюдающий за ним, ощутил с особенной ясностью, как это прекрасно — жить. Чувствовать. Есть и пить. Засыпать и просыпаться, осознавая в первые мгновения бодрствования свою свободу от боли.