Павел Корнев - Дивизионный комиссар

Черт!

С испугом глянул на часы и обнаружил, что еще нет и восьми. Времени с лихвой хватит и себя в порядок привести, и на квартиру съездить.

Решив лишний раз не беспокоить дремавшего в соседнем кресле Томаса, я черканул записку в пару строк, снял наброшенный на спинку стула пиджак и с сомнением потер заросший колючей щетиной подбородок.

Это не важно, совсем не важно, но когда жизнь начинает преподносить один неприятный сюрприз за другим, зачастую единственное, что остается, — это держать фасон. Иначе перестанут уважать. А уважение в нашем деле на вес золота.

С мятыми брюками сейчас уже ничего не поделать, но вот щетина…

Щетина — это непорядок.

Аккуратно прикрыв за собой входную дверь, я спустился на первый этаж, дошел до телефонной будки на углу и вызвал Артура. Потом купил в газетном киоске свежий выпуск «Осеннего вестника», сунул его под мышку и перешел через дорогу к уже открывшейся парикмахерской.

Высматривавший среди ранних прохожих клиентов пожилой мастер предупредительно распахнул дверь, усадил меня в кресло и быстренько избавил от щетины. Слегка подровнял волосы, пару раз сжав резиновую грушу, опрыскал одеколоном и за все это время не вымолвил ни слова. Таксисты и парикмахеры отлично видят, когда клиент не расположен к разговорам.

Расплатившись, вышел на улицу, но Артур еще не приехал, поэтому я заглянул в соседнее кафе и занял столик у окна. Чашка горячего кофе пришлась как нельзя более кстати, и в ожидании яичницы я развернул газету.

Передовицу ожидаемо занял репортаж о налете на дом судьи Бадина, новость о смерти Адама Марона разместили в разделе криминальной хроники, там же взгляд зацепился за новость о взорванном ломбарде и нескольких раненых при этом случайных прохожих.

Ломбард назывался «Семь жемчужин», и в животе у меня словно смерзся ледяной комок. Несмотря на все увещевания, Леопольд не угомонился, а значит — дело идет к большой войне. На взрыв ломбарда Саливан не отреагировать уже не сможет.

Уважение — да…

Не чувствуя вкуса, я быстро расправился с завтраком, допил кофе и, оставив на краю стола стопку монет, вышел на улицу. Заметив припарковавшегося на противоположной стороне Артура, помахал рукой, а когда тот развернулся, уселся на переднее сиденье и попросил:

— Давай ко мне на квартиру.

Левин кивнул и утопил педаль газа. Судя по его упрямо поджатым губам и мрачной сосредоточенности, парень был чем-то сильно раздосадован, но высказывать свои претензии не спешил. Ну а я навязываться не стал, у меня своих проблем хватало.

Так и ехали всю дорогу молча.

Поднявшись в квартиру, я сразу прошел в спальню и распахнул дверцы шкафа. Осколок хрустального шара лежал там, где его и оставил, — рядом с урной с прахом. С облегчением сунул его во внутренний карман пиджака и вдруг зацепился взглядом за кожаный, с золочеными петлями футляр.

Поднял крышку — на бархатной подложке поблескивал перламутровой отделкой рукояти двуствольный пистолет.

Не взяла с собой, выходит.

Что ж, может, оно и к лучшему…

В пентхаус я вернулся минут за сорок до назначенного похитителями времени, но Томас Соркин все равно глянул на меня с нескрываемым неодобрением.

— Я тут как на иголках! — пожаловался он и выставил на журнальный столик потертый кожаный саквояж. — То деньги пересчитываю, то телефонную линию проверяю.

— Все будет хорошо, — пообещал я и протянул руку. — Вы позволите?

— Разумеется! — разрешил Томас.

Я расстегнул тугой замок, раскрыл саквояж и заглянул в его набитое пухлыми пачками купюр нутро.

— А это что такое? — заметил вдруг небольшую сафьяновую коробочку.

— Не знаю, на кой черт им это сдалось, — неожиданно крепко выругался в ответ Соркин. — Отец непонятно зачем хранил, теперь бандиты требуют…

Заранее предчувствуя неладное, я открыл коробочку и уставился на аккуратно оправленный серебром обломок хрустального шара. Судорожно хлопнул себя по внутреннему карману, но нет — мой осколок был на месте.

Что за напасть?

— Не знаете, что это такое? — облизнул я враз пересохшие губы.

— Нет, — односложно ответил Томас и отправился на кухню. — Мне надо выпить таблетки, — пояснил он.

Я осторожно прикоснулся к лежавшей на сафьяне безделушке, взял, посмотрел на просвет. На первый взгляд — обычный хрусталь, ничего особенного.

Так из-за чего тогда весь сыр-бор?

Неужто это одна из находок археологической экспедиции, один из экспонатов выставки, похищенный моим отцом?

Но в чем его ценность? Кому могло понадобиться это старье?!

Я достал из кармана собственный обломок и попытался сложить его с куском Соркина. Крутил так и эдак, а потом грани вдруг совпали, и у меня в руке оказалась примерно треть шарика, общим размером не превышающего мячик для пинг-понга.

Это две части единого целого — сомнений быть не может, — но чего именно? Кому мог понадобиться выточенный из хрусталя шар? И зачем его разломали?

Вопрос.

Разъединив обломки, я убрал один кусок в коробочку, второй сунул в карман пиджака и отошел к окну. Постоял, глядя на город с высоты птичьего полета, попытался собраться с мыслями, но ничего путного в голову не приходило.

Сплошные вопросы, а ответов — ни одного.

— Не звонили еще? — вернулся в гостиную Томас Соркин, успевший сменить домашнюю рубаху и брюки на деловой костюм.

— Нет, — ответил я, взглянув на хронометр. — Покараульте, пожалуйста, мне надо сделать один звонок…

— Конечно-конечно…

Воспользовавшись телефонным аппаратом на кухне, я набрал номер казино «Колесо Фортуны» и нисколько не удивился, когда взявший трубку Сол Коган обреченно простонал:

— Виктор, извини, сейчас просто не до тебя. У нас тут такое творится!

— Готовитесь залечь на тюфяки? — догадался я.

— Вроде того.

— Мне понадобится от тебя небольшая услуга.

— Но…

— Сол, никаких «но» быть не может. Ты у меня в долгу, не забыл?

— О дьявол! — послышалось в ответ.

— Не беспокойся, дело яйца выеденного не стоит, — успокоил я его. — Проверь, остался ли амулет, про который я тебе говорил, на теле Адама или нет.

— Как ты себе это представляешь? — опешил Коган.

— Ты умный, придумай что-нибудь, — отрезал я и оборвал связь.

Помассировал виски, пытаясь прогнать притаившуюся внутри черепной коробки боль, и вернулся в гостиную. А там Томас Соркин уже приник к телефонной трубке.

— Да-да, конечно, да… — бормотал он, а потом передал ее мне. — Вот…

— С Анной говорили? — прикрыв микрофон ладонью, первым делом уточнил я.

— С ней все в порядке, — с явственным облегчением закивал Соркин.

— Слушаю, — произнес я тогда уже в трубку.

— Приходи один, — распорядился все тот же приглушенный голос и продиктовал адрес неподалеку. — Жди указаний в телефонной будке. Заметим легавых, она умрет.