Павел Корнев - Дивизионный комиссар

— И есть от чего! — усмехнулся советник. — Вы только подумайте, какие перспективы сулит это устройство! Оно способно полностью изменить нашу жизнь! Это будет воистину грандиозно!

— Последняя часть излучателя так и не найдена, — напомнил я, слишком поздно сообразив, что не стоит развеивать иллюзии столь влиятельного человека.

— Что, простите? — удивился Гардин. — А! Пустяки, — отмахнулся он. — Созданное одним человеком всегда может повторить другой. Куда сложнее удержать открытие… — у советника явно вертелось на языке «в тайне», но он использовал более расплывчатую формулировку, — под контролем. Понимаете, Виктор, что я имею в виду?

— Несомненно.

Советник внимательно глянул на меня и холодно улыбнулся:

— Вам ведь не стоит напоминать о том, что все происходящее не должно стать достоянием широкой публики?

— Вне всякого сомнения.

— Я так и думал, — кивнул Гардин и скорее сам себе, нежели продолжая разговор со мной, произнес: — Мы наймем лучших ученых, они во всем разберутся, — и советник поторопил выпрыгнувших на перрон Навина и Крамера: — Ну, где же вы? Господа, мы отстаем от графика!

— Все готово, — доложил Ян. — Советник, вы уверены, что хватит трех человек?

— Думаете, в Вечности их ждет засада? — язвительно поинтересовался Гардин. — Не волнуйтесь, трех человек хватит с лихвой.

— Три человека — это даже много, — разделил эту точку зрения инспектор Крамер и неожиданно добавил: — Нас с сержантом будет вполне достаточно.

— Вовсе нет! — возразил советник. — Мы должны придерживаться установленного плана.

— Но…

— Нет, я сказал! — И в голосе политика зазвучал самый настоящий металл.

Инспектор с силой прикусил сигару и, не став больше настаивать на своем, велел сержанту Фольгу забираться внутрь. После он махнул рукой стоявшему у автомобиля Артуру, и парень, придерживая болтавшийся на ремне барабанный карабин, со всех ног бросился к вагону. Петр пропустил его, поднялся по ступенькам и с грохотом захлопнул за собой металлическую дверь.

— Сегодня нервничаете не вы один, Виктор, — улыбнулся Гардин. — Видимо, это заразно. Полагаю, носится что-то такое в воздухе.

Я только кивнул.

— Мы здесь закончили, советник? — уточнил Ян, заслышав лязг задвигаемых запоров. — Так?

— Да, конечно, — кивнул тот. — Идите, а я постою.

— Виктор? — дернул меня Навин.

— Сам доберусь, — произнес я, глядя, как медленно-медленно начинает двигаться локомотив, тащивший за собой один-единственный вагон.

— Как знаешь. — И мой будущий начальник зашагал к машинам, возле которых дожидались отбоя бойцы штурмового дивизиона.

Советник Гардин с непонятным выражением лица проводил взглядом отползавший от перрона поезд и вдруг произнес:

— А память все же странная штука! — Он заметил мое недоумение и пояснил: — Я только сейчас вспомнил, почему мне показалась знакомой фамилия вашего отца. Наговски, да?

— Да, — настороженно кивнул я.

— В этом деле был замешан его однофамилец. Я в то время занимал пост городского прокурора, Крамер был еще лейтенантом. Как-то он принес на подпись ордер на арест этого самого Наговски, а с задержания вернулся уже таким. — И Гардин неопределенно повертел рукой. — Ну, вы понимаете, Виктор… с дырой в затылке.

И тут словно мозаика сложилась. Факт столь близкого «знакомства» Крамера с моим отцом перевернул все буквально с ног на голову.

Заняли свое место открытая дверца телефонной будки, в которой застрелили Генри Путеля, и обнаруженные неподалеку полностью сгоревшие спички; спички точь-в-точь как в пепельнице за столом «Фонаря», откуда я вытащил Петра пару дней назад.

И самое главное, стали понятны его слова: «Видит Бог, Виктор, я не хотел, чтобы все вышло именно так!»

А мы отдали ему установку…

Твою ж мать!

— Остановите поезд! — заорал я и сорвался с места.

Гардин распахнул глаза от изумления, но делиться своими догадками с ним уже не оставалось времени.

Я со всех ног пронесся по перрону, с разбегу запрыгнул на площадку позади вагона и только вцепился в поручень, как серым зеркалом надвинулась граница Вечности. Поезд вошел в безвременье, словно раскаленный нож в масло, меня же облепило, скрутило и потянуло назад; чтобы не слететь на серебряные рельсы железной дороги, пришлось до боли в пальцах стиснуть железную скобу.

Миг спустя меня рвануло уже обратно, я со всего маху шибанулся лбом о заднюю дверь и ошарашенно замотал головой. А потом — раз! — прямо перед лицом толстый металл взорвался изнутри, ощерившись рваными краями пулевого отверстия.

Я стремительно присел, и в вагоне вновь жахнуло. Новая дыра оказалась еще шире прежней — оба раза стреляли из крупнокалиберного штуцера.

Двуствольного…

Воспользовавшись моментом, я стремительно взлетел по железной лесенке на крышу и сделал несколько осторожных шагов. Каучуковые подошвы ступали по металлу, покрытому облупившейся желтой краской, совершенно бесшумно, и мне удалось, не привлекая к себе внимания, добраться до середины вагона.

Оттуда осмотрелся по сторонам, а кругом одна лишь серость безвременья; только двумя серебристыми полосами убегают назад железнодорожные пути.

Что я ощутил в этот момент? Неуверенность? Страх? Сомнения?

Ничего подобного. Одну лишь злость.

Крамер, сука!

Злость буквально переполняла, и потому размеренно колотившееся во мне время не сбилось ни на миг, не пропустило ни одного удара.

А голоса и шепотки в голове — это ерунда. Куда больше волновали мотивы Петра.

Что он задумал? На что рассчитывает?

Планирует запустить установку по пути на каторгу? Но даже если он раздобыл ключи и код от сейфа, как быть с взломанными печатями?

За такое ведь по головке не погладят!

Ничего не понимаю.

И тут откуда-то снизу и сбоку вынырнула черная как смоль сущность. Едва успев среагировать на ее неожиданное появление, я бросился ничком на крышу вагона, и свисавший с плеча карабин гулко саданул по железному листу.

Промчавшаяся над головой тварь вопреки всем законам физики в один миг развернулась и вновь бросилась в атаку, я откатился в сторону и полоснул ее выхваченным из чехла ножом. Сверкнувшее посреди беспросветной серости зеркало широкого клинка легко рассекло нематериальное создание на две части, но на крышу, сдирая когтями краску, уже карабкалась явно насосавшаяся чьих-то кошмаров химера.

Я скакнул к ней, намереваясь сбить с поезда, и тут крышу за спиной пробила выпущенная изнутри винтовочная пуля.

Шаг — выстрел, прыжок — новая дыра в металлическом листе.

Сражаться в таких условиях с сущностью было смерти подобно: ориентировавшийся на звук моих шагов стрелок всякий раз запаздывал лишь на долю мгновения. Как только замешкаюсь, тут мне и конец.