Сергей Кусков - Игрушки для императоров: лестница в небо

Как видишь, своим рождением мы обязаны мужчине, и то, что он вложил в нас, позволило пережить многие беды и неприятности, остаться на плаву, не сгинуть в веках. Какие есть вопросы?

Я задумался. Вводная часть окончена, настало время собеседования. Вопросы, конечно, возникли, и немало.

– Правда ли, что гибнет до половины воспитанниц, если не больше?

Сеньора усмехнулась и покачала головой:

– Утка. Гибнут, бывает. Но в основном по неосторожности, тупости или из излишнего бахвальства. Проще говоря, гибнут дуры, которых психологическая служба не смогла отсеять. Им, в общем, среди нас не место.

Мы стараемся как можно больше отсеять сразу, в несколько этапов, – как бы извиняясь, сказала она. – Девяносто процентов, возможно, больше. Но некоторые психологически непригодные таки проскакивают, идеальных методик не существует. Зато те, кто остается, – с нами до конца, одни из нас, а мы не разбрасываемся бойцами!

– А Полигон? – возразил я.

– О, Полигон! – Сеньора подняла глаза к небу. – Полигон – это испытание на прочность! Проверка твоих возможностей после учебы! Одним фактом своего существования он объясняет тем, кто относится к дисциплинам без должного уважения, – от того, что они сейчас усвоят, будет зависеть, сдохнут они или же будут жить дальше.

Там гибнут, но это оправданные потери, заложенные изначально в саму идею корпуса. Прошедшие его девочки учатся еще два года, при этом уже знают, что их ждет, как и к чему готовиться, на что обращать особое внимание. Ты можешь филонить в школе или универе, но здесь лень и невнимательность сродни самоубийству. Это главная идея Полигона, и от нее корпус никогда не откажется, несмотря на потери.

– Понятно, но зачем тогда утка о том, что до половины воспитанниц гибнет еще до Полигона? Какой в ней смысл?

Сеньора подалась вперед.

– Чтобы те, кто идет к нам из приютов, собирается сдавать тесты и мечтает стать «хранителем», все эти девочки знали – они могут умереть!

Пауза.

– Это важно, Хуан Шимановский, знать, что смерть рядом, – усмехнулась она мне в лицо, и глаза ее сверкнули. – Далеко не все выдерживают это осознание. Ради тех, кто не выдержит, выбрасывается эта утка и поддерживается из года в год. Чтобы выявить их на ранней стадии, пока можно просто взять и отправить назад в приют. Им не место среди нас! Ты готов умереть? В любой момент, прямо сейчас?

Я опустил глаза в столешницу. К такому повороту и вопросу готов не был.

– Не торопись отвечать, мальчик, подумай. Я не тороплю. Это важный, САМЫЙ важный вопрос, от которого зависит, возьмем ли мы тебя. В армии, в бою, у тебя есть шанс спастись. Уйти с линии огня, отступить, пригнуться. Там ты споришь с судьбой, и даже в безнадежной ситуации есть вероятность, что выживешь. У нас не так. Ты видишь перед собой дуло вражеской винтовки, но не можешь отклониться от выстрела. Сзади человек, которого ты ПОКЛЯЛСЯ защищать, ПОКЛЯЛСЯ умереть вместо него, и теперь ОБЯЗАН сделать это!

Посиди, подумай, Хуан. И не смей врать, ни себе, ни тем более мне, я распознаю ложь. Сможешь ли ты умереть, зная, что есть возможность спастись? Сможешь ли не уйти в сторону?

Да, у нас неприкосновенность, сумасшедшие льготы и личная вассальная клятва. И получаем мы поболее высокооплачиваемых менеджеров и специалистов.

НО ВСЕ ЭТО НЕ ДАЕТСЯ ПРОСТО ТАК, Хуан. Всему своя цена.

Я сидел, думал. Сеньора не торопила, занимаясь своими делами, словно забыв о моем существовании. Она задала самый главный в моей жизни вопрос. И я не могу лгать даже самому себе, но совсем не потому, что она это поймет.

В этот момент все школьные разборки померкли, ушли на второй план. Кампос? Кто такой Кампос? Бандюк с замашками интеллигента! Отброс общества! Сейчас речь о куда более важном, чем он. Даже о более важном, чем девочка Бэль и отношения с ней.

Меня возьмут, я почувствовал это по настроению сень оры. Она определенно хочет этого. Но подойду ли я им?

Я закрыл глаза и увидел перед собой ее величество. Она смотрела на меня с нежностью, почти материнской заботой, ведя пальцем по фиолетовой отметине на лице.

– Все в порядке?

Мой вялый ответ. И новое:

– Сильно достают?

Да, достают, и сильно. Но какое дело до этого вам, ваше высокое величество? Где вы, а где мы!

– Держись, скоро легче станет. Обещаю! – и добрая обнадеживающая улыбка.

Она сдержит слово, я знаю. Ее ставленница, министр образования, будет лютовать, что-то обязательно сотворит в ближайшем будущем. Судя по глазам – обязательно сотворит. Чистка в ДБ уже началась, сети гудят об этом не умолкая, прижучили уже многих высокопоставленных отморозков. И даже Кампосов к ногтю прижали. Срок пусть и условный, но это на всю жизнь, и плевать на так называемое «всесилие папочки».

Она сделает. Она может. Просто она одна в огромном мире. А что может одна уставшая женщина в стомиллионной стране, огромной космической Империи, пусть даже и королева?

– Я готов, – услышал я свой голос. – Готов умереть за ее величество. Не уйду с линии огня.

Сеньора Тьерри с видимым облегчением вздохнула:

– Ну, вот и славненько!

– Кстати, не думай, что времена изменились и с ними изменилась… Ну, скажем так, смертность в нашей работе. Ничего подобного! За последние десять лет погибло более шестидесяти человек. Шесть человек в год – это мало?

Я задумчиво покачал головой:

– Наверное, нет. Но это ведь средняя цифра?

– Однако получается немало, правда? И это только боевые потери!

– А есть и не боевые? – уцепился я.

Она нехотя вздохнула и сдула со лба выбившийся локон.

– Разумеется. Тебе, наверное, известно, что у нас строжайшая дисциплина?

Я кивнул.

– Настолько, что в некоторых тюрьмах порядки легче. Кстати, тебя это тоже касается, никаких поблажек и скидок, несмотря на пол, возраст и, в отличие от наших малолеток, жизненный багаж. Будешь наравне со всеми, бесправным кадетом, не могущим вякнуть свое мнение. Так что подумай лишний раз, оно тебе нужно?

Я подумал. Быть взрослым дядей наравне с двенадцатилетними девчушками, иметь равные с ними права и выполнять те же приказы, отдаваемые тем же презрительным тоном? Презрительным, а как иначе! Это своего рода армия, хотя и особое подразделение, а сержанты везде одинаковы, во всем мире.

«Да, пацан, попал ты!» – тут же вякнул внутренний голос.

«Но ведь знал, на что шел, когда шел?» – осадил его я.

«Естественно!» – нехотя признался тот.

Я кивнул:

– Я отдаю себе в этом отчет, сеньора. Но ведь я не мелюзга, и моя подготовка не затянется.

– Это почему же? – Глаза выдавали, что она старается не рассмеяться.

– У меня уже есть база. Пусть не такая, как у ваших полноправных бойцов, но думаю, мне будет легче даваться то, на чем застрянут малолетки. Мне кажется, мое обучение займет максимум два года, тогда как они потратят пять. Я не прав?