Анна Гурова - Последний воин Империи

Тоже мне, секрет, подумал Торд. Небось какой-нибудь мающийся от безделья стражник пожалел ее — как жалеют никому не нужного щенка. Теперь, узнав ее лучше, он мог это допустить.

«Похоже, я ошибся, — подумал он. — Едва ли крошка имеет отношение к соххоггоям. Разве могла бы она быть такой обаятельной?»

— Можешь считать меня своим другом, — сказал он, протягивая ей ладонь.

Инги церемонно пожала ему руку. Ее рукопожатие напоминало хватку небольшого капкана.

На прощание она сказала странную вещь:

— С тобой интересно разговаривать, учитель Торд. Интереснее, чем с моим другом. Ты не только слушаешь меня, но и отвечаешь…

Дождавшись, когда Торд уйдет со стены, Инги убедилась, что никто за ней не наблюдает, спустилась по лестнице вниз и побежала темными переходами на хозяйственную половину замка. Миновала шумную теплую кухню, где вечерами любили посидеть слуги, маленький внутренний двор с колодцем и длинным корытом для водопоя, стойла пардов и ездовых псов. В тот же самый двор выходила еще одна темная арка, откуда во всякое время года распространялась отвратительная вонь и порой доносились дикие пугающие звуки, от которых парды вздрагивали в своих стойлах. Там располагался зверинец.

Внутри царили жара и сумрак — свет пробивался только через несколько узких бойниц под самым потолком. А к чему жечь факелы, если хозяин давно утратил интерес к обитателям зверинца? Да и не много их уже осталось. К одному из них и направлялась в гости Инги. Свет ей не был нужен, она давно выучила дорогу наизусть. Девочка осторожно ступала по грязному полу, мимо клеток, высоко подобрав подол: запачкаешь его в навозе, как бы потом не заставили отстирывать… Большинство клеток стояли пустые, в некоторых кто-то ворочался, обдавая Инги волнами вони. Сторож, старый пьяница, чистил клетки весьма редко. Он то и дело ворчал: зачем она сюда так часто ходит. Но не выгонял — спасибо и на том.

Впереди, в рассеянном свете, падающем откуда-то сверху, показалась необычная клетка. Ее прутья были втрое толще, чем в любой другой клетке, и слабо мерцали. Инги понимала, что прутья заколдованы. На ощупь они всегда были ледяными и кололи кожу, словно мелкими иглами. За прутьями с трудом угадывалась темная куча. Но когда привыкали глаза, в темноте постепенно проступали очертания спины, хребта, мощных лап и тяжелой рогатой головы большого ящера. Это был сиргибр.

Инги знала, что хищника привезли из далеких южных лесов, где всегда так же жарко, как в зверинце. Сиргибра звали Равахш, в честь какого-то чужеземного демона. Он был ручной, от рождения выращенный людьми, но давно уже проводил дни в клетке. Поначалу, вернувшись с юга, Робур повсюду таскал его с собой, и страшный ящер бродил за ним, словно пес. Но люди так пугались, что постепенно Равахш переселился во внутренний двор замка, а потом и вовсе клетку. От этого его характер не улучшился. К счастью, ящер в холодное время года спал почти всегда, когда не ел. Он и теперь казался спящим.

Инги облизнула губы и танцующим шагом подкралась к клетке. Сиргибр лежал, не шевелясь, словно дохлый; кажется, даже не дышал. Несколько мгновений Инги любовалась на него из-за прутьев, надеясь, что тот шевельнет хотя бы веком. Потом потихоньку просунула сквозь решетку руку. В тот же миг глаза сиргибра открылись, пасть распахнулась, и он бросился на Инги, словно внутри него распрямилась тетива.

В последний миг она успела отдернуть руку, прежде чем на ней сомкнулись острые зубы — каждый в палец длиной. На нее пахнуло горячим смрадом из пасти. Ящер, не сумев остановиться, налетел на решетку. Прутья застонали, вспыхнули белые искры. Сиргибр тут же отпрянул и сел на задние лапы, раскрыв пасть и не сводя с девочки взгляда.

Инги заложила руки за спину и насмешливо улыбнулась сиргибру. Никто в замке не знал об этой увлекательной игре, а она придумала ее еще пару лет назад. Инги знала, что ящеру игра тоже нравится. У них было много общего: оба чужаки, обоих в замке побаивались — и не зря. Но почему же сиргибр так хочет ее съесть? Казалось, он родился с мечтой добраться до Инги и сожрать ее. Грезил об этом днем и ночью. Как рыцари в дурацких песнях грезят о своих дамах.

— Почему же ты хочешь меня съесть, Равахш? — спросила Инги вслух.

У нее давно вошло в привычку болтать с сиргибром. В отличие от прочих обитателей замка, он внимательно ее слушал, выжидая, когда она потеряет бдительность и приблизится к прутьям вплотную.

— Почему не Гили, не Аскеля, не сторожа, и не сеньора Робура, а меня? Почему я хуже всех? В чем я виновата?

Она видела по его хитрым неподвижным глазам: есть у него причина ее ненавидеть — именно ее. Если бы он мог говорить! Он бы рассказал ей, почему ее все так не любят. Ящер был умен — гораздо умнее парда, — и невероятно терпелив. Он будет ждать хоть месяцы, хоть годы, пока она совершит ошибку. Всё равно здесь, в зверинце, ему больше нечего делать.

Инги уставилась ящеру в глаза. Она знала, что сиргибра злит прямой взгляд. Наверно, он считает его вызовом, а ответить-то и не может — клетка мешает.

— Ты никогда меня не достанешь, — дразнила она его. — Состаришься и умрешь здесь, ха-ха! А когда ты будешь издыхать, я приду на тебя посмотреть и встану вот здесь — чтобы ты меня видел. И чтоб понимал, что всё зря: никуда тебе не деться из клетки!

Ясным зимним днем Гили сидел за партой в классной комнате, в которую была переоборудована часть библиотеки, и отрешенно наблюдал, как за витражным окном ползут подсвеченные солнцем снеговые облака. Вдруг кто-то чувствительно ткнул его в бок. Гили развернулся и увидел прямо перед собой холодные крапчатые глаза.

— Привет! — ухмыляясь, сказала Инги.

На ней была мужская одежда.

— Эй, ты зачем пришла? Девочкам сюда нельзя!

— Кто тут тебе девочка?

Дейр и Оль, увлеченно о чем-то болтавшие за соседней партой, заинтересованно обернулись. Гили насупился и решительно сказал:

— Проваливай.

Инги даже не шевельнулась.

— Попробуй меня отсюда выгнать!

Гили попытался спихнуть ее со скамьи. С таким же успехом он мог бы толкать каменную статую. Инги расселась поудобнее, закинула ногу на ногу. Взглянув на ее ноги, Гили с возмущением узнал собственные сапоги.

В самом деле, ее можно было принять за мальчика. Длинные белые волосы она завязала в тугой хвост и спрятала его под стоячий воротник замшевого кафтанчика, оставив несколько растрепанных прядей по сторонам лица. Ничто не выдавало в ней девочку-подростка. Узкие губы, высокие скулы, неподвижный взгляд. Вид у нее был дерзкий.

Гили окинул ее кислым взглядом — кафтанчик он тоже узнал. Инги победоносно усмехнулась. Посмотрела на прочих мальчиков, которые все сидели, развернувшись в ее сторону.