Олег Шовкуненко - Приговор судьи

– Ха, чем дальше, тем интересней! – Леший не удержался от восклицания.

– Да уж… – согласился я. – Все в точности. Прямо как Лиза с Пашкой и рассказывали.

– Но теперь хоть мы получим живого свидетеля побывавшего внутри этой штуки, – резонно заметил чекист. – Или ты сбежал, Кальцев?

– Я же уже сказал, никто не сбежал, – разведчик был так поглощен воспоминаниями, что даже не обратил внимания на издевку. – Это оказалась очень хорошая ловушка, надежная. Из нее…

Одинцовец так и не успел договорить. Его прервал послышавшийся со стороны входа звук шагов, какая-то возня и шелест откинутого брезентового полога.

– О, а вот и начальство пожаловало! – воскликнул очнувшийся хозяин санчасти, который до этого внимательно, можно сказать, затаив дыхание следил за нашим разговором.

Все повернулись к вошедшему. Человек одетый в такую же как у меня телогрейку шагнул в пещеру. Впереди себя он держал объемистый баул, сделанный из замызганного вылинявшего верблюжьего одеяла.

– Вот, Валерий Михайлович, – произнес довольно молодой, с некоторой хрипотцой голос, – все, что удалось отыскать.

От этого голоса у меня гулко екнуло сердце. Мне показалось, что я его уже слышал… Нет, что я его знаю, очень хорошо знаю. Это было словно послание из далекого прошлого, о котором мучительно больно вспоминать, но забыть ни когда и ни за что невозможно.

Вновь прибывший очень осторожно положил свою ношу справа от, так называемых, дверей и только тогда повернулся к свету.

– Господин или, как он предпочитает себя величать, товарищ Гром, – отрекомендовал Рыбин. – Прошу любить и жаловать.

Не мигающими глазами, со спертым дыханием и сжатым спазмами горлом я прикипел взглядом к скуластому лицу цвета темной бронзы. Широкие ставшие теперь абсолютно белыми брови, немного курносый нос, как всегда плотно сжатые губы и небольшой, шрам на левой щеке. Этот след оставил нож отмороженного скинхеда в драке за какую-то молоденькую девчонку, которую угораздило оказаться поздно вечером, да еще в одиночестве на пустой пригородной платформе. Все это я знал, все это я тут же вспомнил, потому как сейчас, сию минуту глядел в лицо своего давно погибшего сына.

Мы сидели бок о бок на самодельной скрипучей лежанке, сделанной из подгнившего деревянного щита, который лежал поверх пары плоских, слегка смахивающих на оружейные, ящиков. Наверняка со стороны могло показаться, что это два в смерть упившихся алкоголика подпирают друг друга плечами, тем самым пытаясь сохранить вертикальное положение. Что ж, где-то так оно и было, ведь мы действительно были пьяны… пьяны терпким, горьковатым, словно аромат полыни, счастьем.

Сейчас, спустя час после нашей встречи, уже многое осталось позади: отпустила щемящая боль в сердце, разомкнулись неистовые костоломные объятия, высохли скупые мужские слезы. Вся эта обертка с честью сослужила свою службу и была выброшена за ненадобностью. Осталось главное – единение, братство двух отыскавших друг друга душ. И это были не просто красивые банальные слова, это была святая правда. Казалось мы с Олегом теперь одно целое, единое сверх существо, которому уготовлена особая роль и особая судьба. А как может быть иначе? Ведь пройдя через кромешный ад, мы сделали то, что доселе не удавалось почти никому – мы встретились, мы нашли друг друга.

– Па… – голос несгибаемого Грома прозвучал тихо и как-то совсем по-детски.

– Что сынок? – я не смог удержаться и, несмотря на взгляды десятков посторонних глаз, обнял сына за плечи.

– А когда ты последний раз видел маму?

– В самом начале войны… в августе… – поперек горла сразу стал комок, который я едва-едва смог проглотить. – Ее должны были эвакуировать в безопасное место. Далеко. За Урал. – Произнося это, я горестно покачал головой: – Вот же цирк-зоопарк, тогда мы еще думали, что где-то могут быть безопасные места!

– Она могла уцелеть? – Олег поглядел мне в глаза. – Мы же с тобой уцелели.

– Я не знаю. Оттуда никто и никогда не приходил.

– Но надежда есть?

– Надежда есть всегда, – я ободряюще сдавил плечо сына. – Без нее и жить-то невозможно.

– Давай когда выберемся отсюда, двинем туда… на Урал, – Олег говорил совершенно серьезно. – Мы ведь бездомные, нам все равно куда топать.

– Когда выберемся… – повторил я и с тяжелым вздохом огляделся по сторонам.

Сейчас мы находились в одной из подземных галерей. Эта пещера стала пристанищем для почти сотни человек. В призрачном свете редких керосиновых ламп и масляных коптилок были видны лишь ближние к нам фигуры. Одни неподвижно лежали на примитивных лежанках, очень похожих на койку моего сына. Другие сидели и, негромко переговариваясь, жевали свои скудные пайки. Третьи поднимались, брали в руки нехитрое самодельное оружие и куда-то уходили. Вместо них из темноты появлялись четвертые, чаще всего хмурые, усталые, едва волочащие ноги. Вся эта серая человеческая масса напоминала приговоренных к смерти узников или, учитывая наличие оружия, гладиаторов накануне грандиозного побоища, в котором большинству из них суждено стать свежим, сочащимся горячей кровью, мясом. Смертная тоска, которая исходила от этих людей, действовала как зараза, как вирус, который понемногу начал одолевать и меня самого. Выберемся… Ха, как же отсюда выбраться?

– Олежа, давай все еще раз, и притом с самого начала. – Мятежный дух полковника Ветрова вдруг взбунтовался против всеобщей апатии и безысходности. Черт побери, я нашел сына совсем не для того, чтобы оставить его гнить в этом распроклятом месте! – Так ты говоришь, что вы жили на Железном острове?

– Да, так и было. – Олег кивнул. – Тридцать два корабля стояло на якорях недалеко от Хельсинки. Город большой, богатый, мы туда вылазки каждые два-три дня делали.

– А море? Неужто оно совсем безопасно?

– Если на лодках и катерах не шастать, то нормально. Судну водоизмещением от тысячи тонн уже ничего не грозит. Его никакая тварь не возьмет. Так что у нас даже регулярная каботажка была. Рейсы в Ригу, Таллинн и Питер.

– Ну, ты у меня прямо-таки настоящим морским волком стал! – я по-доброму улыбнулся.

– Какой там к дьяволу волк! – Олег отмахнулся. – Я на острове всего три месяца пробыл. Прибыл с очередной партией беженцев. Думал конец, отмучались, теперь все будет по-другому, жизнь налаживаться начнет. Война-то позади, ханхи давно ушли! И тут на тебе… В один прекрасный день в небе вновь замаячили боевые платформы.

– Погоди-ка чуток, – я остановил сына. – Сейчас Загребельного позовем. Пусть тоже послушает. Две головы хорошо, а три лучше, тем более, когда одна из них принадлежит подполковнику ФСБ.

Леший сидел невдалеке в компании интеллигента Сан Саныча и Татьяны, то ли по прозвищу, то ли по фамилии Ветерок. Судя по всему чекист не просто проводил время в приятной кампании, а вовсю качал из своих собеседников ценную инфу. Не спорю, нужное дело, да только сейчас его тренированный, привыкший мыслить логически ум должен был услышать историю Грома.