Вячеслав Бакулин - S.W.A.L.K.E.R. Звезды над Зоной (сборник)

Не успел Мутото возразить, как вновь вмешалась навострившая ушные параболы мать:

– Ах ты, ирод старый! Пашню на девичьи плечи перекладывать – сусалу своему землеройному покоя ищешь! Не бывать этому! На хозяйство Тотошке возьмем девочку-многостаночницу из Продольных Урановых Разрезов. С нособлендером, жопошейкером, борщерезкой, поясничным прихватом и скалкозубом – пущай на кухне мне помогает…

Отец возразил что-то невразумительное, но весьма эмоциональное. Слово за слово и между предками завязалась потасовка, постепенно переходящая в членовредительную вакханалию. Однако юный Мутото привычно не обращал на буянивших взрослых никакого внимания. Тихо и мирно он вожделел Губораду Титешкину из Больших Поповичей, чей стройный, в четыре обхвата стан будоражил его юношеское воображение. Молодая, едва наметившаяся вымяшишка о четырех сочных, упругих присосках лишила его сна, а кустистые, покрытые прошлогодним мхом девичьи губожвалы так и ждали робкого, еще неумелого поцелуя… В Тотошкиных грезах они резвились на залитых магмой лугах, ночевали в жерле атомного реактора, светящийся полуденный пепел кружил с ними в танце первой мутолюбви, буро-черный шлак укрывал теплыми фонящими объятиями их сплетенные в десятитонной неге ненасытные тела. Титешка и Тотошка…

Когда шум борьбы нарушил сладкую грезу, Мутото взмолился:

– Папа, мама, прекратите! Я сам выберу себе невесту. Не нужно мне ни умниц, ни трудяжек, хочу Губораду…

Имя избранницы, еще не успев сойти с сыновних уст, внесло смятение в родительские ряды, а мгновение спустя и вовсе примирило враждующие стороны. Перед лицом общего врага мутопапочка и мутомамочка забыли все разногласия и сплотились в единый противогуборадный фронт:

– Не бывать этот шалаве в нашем доме! Не дадим опозорить славный род Мутоборов! Копыта ее здесь не будет!

И еще много-много «не», ставящих крест на запретной страсти юного влюбленного. Он отчаянно спорил, пытался перекричать громогласных, разошедшихся не на шутку предков, но все было напрасно. Непреклонные в суровом решении родители довели несчастного юношу до слез, однако не остановились и на этом. Отец пообещал вырвать сыну – если тот еще хоть раз помянет самку из Больших Поповичей – почковальный стручок по самый корешок, а мама поклялась выцарапать блуднице всю «греховную породу», вздумай «головожопище поганое» появиться в этих краях.

Мутотошка прорыдал три полярных ночи и один экваториальный день, но так и не сумел растопить праведный лед в шестнадцатиклапанных сердцах старших Мутоборов. Не имея сил сломить родительскую волю, он отрекся от дарованного радиоактивной природой естества и принес обет пожизненного безбабья. Напрасно родители взывали к голосу разума, угрозами и мольбами пытаясь вернуть отрока на путь размножения и продолжения рода – был юный Мутото тверд в своем решении. Даже когда отец Мутабор сдался и отборным матом благословил упрямого наследника на порочную связь с падшей Губорадой, остался Тотошка непреклонен и обета не нарушил.

Когда все разошлись и у костра остались только старики – человек и шарик – рыже-алый абориген негромко спросил:

– Ну, как тебе наш фольклор?

– Для людского уха все эти ложноножки и писькожопки звучат довольно забавно, – не сразу ответил Михалыч. – Однако истории не хватает достойного финала. О чем она? О нерушимом мужском слове и о силе воли маленького мутанта? Я не уловил морали.

– Достойный финал, – задумчиво повторил шарик. Перекатившись с боку на бок, он еще немного повертелся на месте, массируя мыслительную мышцу. – Этот финал вряд ли назовешь достойным…

Одним непогожим зимнелетним ночером нагрянул в Мутоборы страшный гомогенный дровосек из шаловливого Садома-на-Гоморинске, выкорчевал он Мутотошку из сырой землицы и утащил горемыку в свое логово. Так несостоявшаяся женитьба трагически обернулась замужеством… С тех самых страшных пор славится мутоборово племя не генетическим многообразием видов, а окраской семицветной (в честь радуги дровосечьей), да ежегодными эгегейпарадами на лесной опушке, где произростают древние, неизменно голубые ели.

Михалыч напряженно хмурился, несколько долгих минут расчесывая всей пятерней свою мыслительную мышцу.

– В этой вариации с моралью и того хуже, – выдавил он наконец.

Шарик тотчас парировал:

Человек недоверчиво посмотрел на мутанта. Сдвинул на переносице кустистые белые брови, растерянно покачал седой головой и… расхохотался.

– Ах ты, плешивая мохнатка, да ты отжигаешь не по-детски! – Он хлопнул себя по здоровому колену, а затем и шарика по предполагаемому плечу. – Кто бы мог подумать, что мутагенные уродцы обладают чувством юмора…

Абориген совершенно не обиделся на «уродца»:

– Это ты, старая двуногая развалина, еще не слышал сказание о глупом гуманоиде и пьяной нимфоманистой арахниде. Вот где кладезь нашего юмора!

Они просидели много часов, два болтливых, уставших от одиночества старика. Рассказчики сменяли друг друга, история следовала за историей, а взрывы громоподобного хохота безжалостно терзали ночную тишину до первых лучей утреннего светила, чье имя помнили лишь самые древние из «двуногих развалин».

Эта часть Великой Равнины носила название Желтая Земля. Почва здесь и в самом деле была желтоватая, а ландшафт поражал однообразием – плоская, как стол, пустошь, насколько хватает взгляда. Желтая Земля неплодородна настолько, что не подняться и неприхотливой колючке. Ни движения, ни звука.

На горизонте желтая плоскость смыкается со свинцово-серым, налитым сумраком небосклоном. Над Великой Равниной всегда такое небо – плотное, тяжелое. Многие тысячи тысяч душ людей, умерших в День Падения, вознеслись к небесам и наполнили его витальной субстанцией. Теперь во время сильных гроз, когда молнии протягиваются от переполненного душами неба к опустевшей земле, души Предков устремляются вниз по этим сверкающим столбам. Души ищут пристанище. Видно, не любят они свое небо, если стремятся разыскать на Великой Равнине тело, с которым разлучила Погибель.

По желтой равнине под свинцово-серым небом тащатся двое всадников. На них белые плащи рыцарей Хлама. Они молчат – позади долгий путь, они устали. К тому же однообразный пейзаж навеял на обоих тоску. Крысюки под ними тоже утомились, но мерно переставляют тощие лапы, взметая облачка желтой пыли…