Михаил Кликин - Личный враг Бога

— Не оборачивайся! — строго сказал Уот. — Мудрейший призывает духов.

На него старались не обращать внимания. Только иногда, когда он неловко натыкался на кого-либо, его одаривали косым взглядом, в котором можно было прочитать все, что угодно: злобу, неприятие, но и терпение, и жалость…

В окружении гоблинов Глеб чувствовал себя изгоем. И он был благодарен Уоту за то, что тот постоянно находился рядом.

— Можешь съесть немного рыбы, — сказал молодой гоблин. — Но если ты хочешь участвовать в Охоте, то не прикасайся к мясу и ко всему растительному.

— Я не голоден, — солгал Глеб.

От группы женщин отделилась и скользнула в их сторону маленькая стройная фигурка. Лина, словно невзначай, коснулась ладонью плеча Уота, окинула теплым взглядом его невысокую крепкую фигуру. И перевела взгляд на человека, глянула снизу вверх.

— Как твоя спина, Глеб?

— Уже все зажило. Как на собаке.

— Как на собаке, — повторила девушка и хрипло рассмеялась. Глеб осторожно улыбнулся. Поначалу он никак не мог привыкнуть к смеху гоблинов и к их скрипучей речи, но потом притерпелся, и вроде бы даже совсем перестал замечать нечеловеческие тембры их голосов. А вот к его смеху зеленокожий народец так и не привык. Стоило Глебу засмеяться, как тотчас лица гоблинов мрачнели, а маленькие дети начинали плакать.

Чего ему не хватало здесь, так это искреннего смеха. Нормального человеческого веселья. И большой дружной компании. Друзей…

Впрочем, друзей ему всегда не хватало…

— Как на собаке, — еще раз повторила Лина, покачала головой. — Ты забавный, человек.

— И вкусный, — бросил кто-то, проходя мимо. Глеб поднял голову и узнал Аута — вечно всем недовольного гоблина средних лет.

— Не обращай внимания, — сказал Уот.

— А что, — Глеб усмехнулся, — пожалуй, это можно назвать комплиментом…

Было тесно. Все жители деревни покинули свои жилища и собрались на берегу маленького ручья, в светлом сосновом бору, на месте, где некоторые семьи ставили легкие летние жилища, на теплую пору перебираясь из затхлых землянок поближе к свету и чистому воздуху. Вот и сейчас здесь торчали конусы шатров, дымились костры. В закопченных котлах и на длинных вертелах готовилась, а по большей части разогревалась уже готовая пища. Гроздья рыб, нанизанные на прутья, коптились в густом ольховом дыму. Вялились на солнце развешенные на сучьях полоски мяса.

А в десяти минутах ходьбы к северу, за неглубоким оврагом, за стеной колючего шиповника бродил в одиночестве шаман, пел, призывая духов, потрясал в воздухе коротким резным жезлом, очищая подземные жилища. В одиночестве ли?

— А ты видела духов, Лина? — спросил Глеб.

— Их нельзя увидеть, — ответила девушка. — То, что мы можем видеть, это лишь их тени, но сами духи всегда остаются незримы.

— И ты видела их тени?

— Конечно. Все видят тени духов. Но многие не понимают, что именно они наблюдают. А то и просто не хотят замечать.

— И какие они?

— Разные.

Глеб хмыкнул. Лина неверно истолковала его усмешку, вскинулась, сказала серьезно:

— Да. Они разные… Смотри. Вот твоя тень. А вот тень Уота. Вроде бы они одинаковы. Почти неотличимы, разве только твоя чуть больше… Но вот это тень человека. — Она показала рукой. — А это тень гоблина. Они же совершенно разные. Совершенно. Хоть ты и не замечаешь этого…

Уот долго изучал свою тень, сравнивал ее с тенями Глеба и Лины. Когда он поднял голову, в глазах его светился вопрос.

— А когда прячется Солнце, куда девается тень?

— Она возвращается в свой мир.

— Как Двуживущие?

— Да.

— Так, значит, Двуживущие — это тени?

Лина задумалась. И на вопрос Уота ответил Глеб:

— Ты прав. Здесь мы только тени. Не больше.

Девушка внимательно глянула на него. Хотела что-то спросить, но осеклась и быстро отошла в сторону, к прочим женщинам.

— Уот!

Молодой гоблин и Глеб одновременно повернулись на зов. Помахивая копьем, к ним направлялся Аут.

— Уот, ты готов к Охоте?

— Конечно. Я хочу взять с собой Глеба.

— Взять человека?

— Да.

— А что сказал Мудрейший?

— Я еще не говорил с ним. Но, думаю, он не будет против.

Аут окинул взглядом высокую фигуру Глеба, ухмыльнулся и неожиданно согласился:

— А почему бы и нет?..

Пиршество под высокими соснами набирало силу. Старики, женщины и дети ходили с набитыми ртами, без перерыва что-то жевали. Болтали друг с другом, делились лакомыми кусками, с удовольствием угощались сами. Все до единого — и маленькие дети в том числе — пили перебродивший ягодный сок. Хмелели. Кое-кто уже нетвердо держался на ногах, запинался, хватался за соседей. И успокаивался, засыпал, пригревшись у одного из костров… Мужчины же ни к еде, ни к выпивке не притрагивались. Они должны были оставаться чистыми до окончания Большой Охоты. Воины небольшими группками сидели возле костров, втягивали ноздрями ароматы дымного воздуха, шлифовали наконечники копий и распевали долгие тоскливые песни, смысл которых Глеб никак не мог уловить.

Возле дальнего шатра кто-то танцевал, оттуда доносилось ритмичное перестукивание примитивных деревянных барабанов. Глеб всмотрелся в двигающиеся фигуры, но узнал только Лину. Через мгновение его внимание переключилось на Уота, вокруг которого собралась тесная стайка подростков. Как обычно, Уот рассказывал какую-то легенду. Глеб подошел поближе, вслушался.

— … поспорили, кто важней. Солнце сказало: «Ты всего лишь моя тень. Я ярче и горячей. Никто не может смотреть мне в лицо». А Луна возразила: «Но я освещаю мир ночью. А ты поднимаешься на небо днем, когда и так светло…»

«Где-то я читал что-то подобное», — подумал Глеб, улыбаясь.

Один подросток — нескладный, голенастый, костлявый — отвлекся, повернул голову, глянул на что-то под ногами. И вдруг прыгнул в сторону, быстрой рукой вырвал клок травы, сунул его в огромный рот, зачавкал. Глеба передернуло. Он увидел, как из пасти молодого гоблина выскользнул серый мышиный хвост, еще дергающийся, живой, хлещущий по щекам. Тонкая струйка крови просочилась из уголка безгубого рта, и остроухий подросток слизнул ее языком, одновременно всосав хвост, словно длинную макаронину…

«Все-таки они животные, — торопливо отворачиваясь, подумал Глеб. — Разумные, с целой системой верований и предрассудков, со своей магией, со своими традициями… Но животные».

Шаман возник словно из ниоткуда. Только что воины распевали свои совсем не воинственные песни, дети носились друг за другом, ворчали старики, доверительно шептались женщины, как вдруг в самом центре праздника появился Большой Гоблин, уже не голый, уже одетый в свое рванье, вроде бы похудевший, изнуренный, болезненный. Качающийся, словно камыш на ветру. Поднял руку. И тотчас все стихло. Все замерло.