Александр Афанасьев - Отягощенные злом, ч. 1

Именно поэтому — следующая операция предусматривала и занятие периметра патрулями на трофейном транспорте и ночную вертолетную атаку.

Если кто-то хочет считать себя дворянином — его право. Он солдат.

Наконец — договорились. Пожали руки. Он отошел.

Проверил оба своих пистолета — у него было два, одинаковые, оба — Кольты. Больше ему ничего не нужно. Оглядел отобранных им людей — штурмовые команды.

— Все готовы?

— Так точно.

Две группы по три человека в каждой. Больше — только будут мешать друг другу.

— Работаете по выстрелу. Не торопитесь, точнее цельтесь.

— Есть.

Он вышел на связь со снайпером. Главный их козырь.

— Цветок три. Готовы?

— Так точно.

— Первый, кто выйдет из вертолета один — противник.

— Вас понял.

— После этого прекращайте огонь. Штурмовики сделают остальное.

— Есть.

Все готовы.

— Все готовы?

— Так точно...

Секеш, как и было условлено — мигнул два раза маленьким, карманным офицерским фонариком — можно.

Появился Воронцов. Первым, как и было обещано, только с оружием в руках. И вместе с ним — был Ирлмайер, рядом — их было двое, и об этом не договаривались! Секеш — приготовился... нельзя было «перебивать» работу снайпера, нельзя было менять план на ходу. Оставалось надеяться, что снайпер отличит нужного человека.

Но выстрела не было. Что-то не то... прошло уже секунд десять, а выстрела — все не было. Выстрела не было, и все летело ко всем чертям.

Ко всем чертям...

Секеш выдернул пистолет из кобуры

— Вперед!

Прогремел долгожданный выстрел снайпера...

Немецкие морские пехотинцы проиграли еще до того, как был сделан первый выстрел.

Германский снайпер, приготовившийся стрелять, даже не подозревал, что два человека в нескольких метрах от него — слышат каждое слово, которое он произносит в рацию. В смысле этих слов — ошибиться было невозможно.

Немцы, сами того не понимая, подписали себе этими словами приговор.

Двоих — снайпера и наблюдателя — русские сняли надежно и быстро, по-старинке — ножами. Отпихнув тело, один из снайперов залег за трофейную винтовку — это была лицензионная версия Барретта, одной из самых распространенных снайперских винтовок в мире. Педантичный немец — на прикладе оставил эластичную ленту, на которой были вышиты поправки для этой винтовки с диапазоном на каждые сто метров.

Отличный подарок, спасибо...

Цели были там же.

Что-то ударило меня, но, бросив не назад, как это бывает, когда в тебя попадает пуля — а вперед и вправо, на Ирлмайера. Удар был сильным, но тупым, сбившим меня с ног.

Падая — я схватил Ирлмайера, чтобы не дать ему вырваться — потому что больше ничего сделать не мог. Как в замедленной съемке — я видел, как к склону, огромными, почти лосиными прыжками бежит Младенович — это был его единственный шанс и он решил воспользоваться им на все сто — третья сторона в игре, интересы которой никто не учел. Пробежал он недолго — видимо, снайпер принял его за врага и выстрелил. Выстрелил точно — было видно кровавое облачко, такая взвесь в воздухе — а потом Младенович рухнул на землю как мешок.

— Нет!

— Nein!

В унисон слились и наши команды — не стрелять.

Падая — я зацепил Ирлмайера за ногу, и он тоже упал. Оружия у него сейчас не было — в отличие от меня. Мое оружие было направлено на него, свободной рукой я держал его за штанину. Совершенно идиотская ситуация — если не считать двух десятков стволов, наверняка направленных на нас со всех сторон.

Еще один выстрел, очередь из автомата, явно не нашего — и еще выстрелы. У второго вертолета — взорвалась дымовая граната и началась перестрелка, в несколько автоматов разом.

Один из немцев — показался у люка, все явно пошло наперекосяк, потому что двигался он медленно и явно бестолково. Я выстрелил в него дважды, он упал. Больше — никого не было, но снова дважды, раз за разом выстрелил снайпер и от позиций немцев — длинной очередью застрочил пулемет...

— Вставай! — я пихнул Ирлмайера — вставай, командуй не стрелять. Знаешь, какая бойня сейчас начнется! Давай!

— Нихт шиссен! — прокричал Ирлмайер — нихт шиссен! Ихь бин Ирлмайер! Нихт шиссен!

Я тоже встал — хотя мог словить пулю в любой момент, от кого угодно. Показал жестом — скрещенные руки — и тоже закричал — не стрелять...

Второго немца, того, в которого я стрелял — я увидел первым. Он лежал совсем рядом, с разбитой пулей головой — так близко, что я чувствовал запах крови и смерти...

Чуть дальше — лежал фон Секеш, несостоявшийся дворянин. В него попали из чего-то, что едва не разорвало его пополам, часть бронежилета сорвало от удара пули. Тоже мертв — после такого не выживают...

Первая кровь. Не убереглись.

Мы стояли у аппарели вместе с Ирлмайером, я уже не держал его, и он был свободен — разве что, в отличие от меня у него не было оружия. Два полководца бесславного сражения — бесславного с самого начала.

— Что дальше? — спросил я Ирлмайера.

Не отвечая — с искаженным от гнева лицом, Ирлмайер шагнул в сторону, посмотрел в сторону позиций немцев, что-то показал — наверное — не стрелять. А хотя — черт знает.

— Продолжаем?

— Будьте вы прокляты... — сказал Ирлмайер с нешуточной ненавистью — будьте вы все прокляты...

Ублюдок...

— Можете собой гордиться — сказал я — грязное белье надежно заброшено под кровать. Только знаете, что. Смотрите, не задохнитесь, когда оно начнет гнить.

Ирлмайер повелительно махнул рукой — то, что он был под прицелом пистолета, его нисколько не волновало. Двое десантников осторожно приблизились к трупу Секеша, разменявшего свою жизнь на свободу Ирлмайера. Подхватили его — и потащили на свои позиции.

— Попробуете только появиться на землях Рейха — пойдете под суд.

— За что? — спокойно спросил я

Ирлмайер хотел что-то сказать — но ничего не ответил. Просто пошел в сторону позиций, которые занимали немцы. За ним никто не шел — но отслеживали его движение несколькими стволами.

Только когда мой пистолет стал бесполезен — я спрятал его. Подошел, посмотрел на хорвата. Пуля в голову... наповал. Головы почти не осталось. В чем-то его поступок заслуживает уважения. Даже если он был последним подонком, и правда виновным в том, в чем его обвинил Ирлмайер — он все равно, не сдался, не отступил, боролся до последнего. Любое государство — пока в нем есть такие люди — непобедимо.

Так получилось, что мы отступили к своему вертолету — единственному. Немцы — сконцентрировались у своих, которые мы освободили. Кровь была пролита и за кровью должна была последовать месть. Не знаю, какая — но она точно будет.

Черт возьми, почему мы делаем все, чтобы жить лучше и лучше — а живем все хуже и хуже? Куда мы, в конце концов, катимся?